Легион обреченных
Шрифт:
— Оставь! Ты же знаешь, я никогда не пьянею!..
Мадер едва удержался от саркастической улыбки: с таким аппетитом мудрено опьянеть. Вспомнил недавнюю поездку в Луккенвальде, свое предложение встретиться с туркестанцами прямо у коменданта. Но Фюрст наотрез отказался, вызвав всех поодиночке в свой кабинет.
— Противно заходить к азиатам, — брезгливо поморщился он тогда. — От них псиной разит. Даже в кабинете Брандта этот дух витает.
— А вы, однако, белоручка и чистоплюй, — удивился Мадер. — Хотите в дерьме копаться и не запачкаться? Смотрите,
Не найдя что ответить, оберштурмбаннфюрер наговорил Мадеру кучу дерзостей, но барон, в душе презиравший сына лавочника, промолчал. Зато дома дал волю своим чувствам: «Из грязи да в князи! Жалкий плебей, возомнивший себя патрицием!» — «Это ты о ком, папа?» — насторожился Леопольд. «О твоем наставнике из гитлерюгенда...» Мадер знал, что сын оказывал кое-какие услуги Фюрсту, некогда работавшему в службе безопасности гитлерюгенда. Сын как-то странно посмотрел на отца, словно запоминая его слова...
Поведение Фюрста шокировало и Агату, когда тот с невозмутимым видом продолжал уписывать салаты за обе щеки. Ей хотелось заткнуть уши, не слышать его смачного отрыгивания. Вероятно, дом презренных азиатов, где всегда угощали с восточной щедростью и подавали натуральный кофе, не водившийся в ту пору даже в богатых немецких семьях, не отдавал псиной. И гости не уходили отсюда с пустыми руками.
Фюрст, часто поднимая фужер, произносил: «Всухомятку горло дерет», — и выливал его содержимое в широкий рот. А когда подали мороженое, собрался рассказать какой-то солдатский анекдот, но Мадер перебил его:
— Что ж, друзья, голод телесный мы утолили. Глубокий поклон хозяйке за гостеприимство. Теперь подумаем и о пище духовной...
Агата удивленно вскинула темные брови: неужели Вилли не надоела компания этого неотесанного гестаповца? Мадер усилием воли подавил вспыхнувшее в нем раздражение против жены. Женщина так глупа, что не может понять, простую истину: в сию смутную пору люди, подобные Фюрсту, — опора Гитлера и рейха. Ему этот мужлан нужнее, чем он — Фюрсту.
— Предки болгар, — Фюрст, отойдя от стола, пересел на диван, — орали: «И хлеба, и зрелищ!»
— Браво, Фюрст! — Мадер захлопал в ладоши. — Вы делаете успехи в древней истории...
— Это сказали римляне! — Агата презрительно скривила губы.
— Какая разница? — Фюрст подал знак жене. — Ну-ка, Урсула, принеси мой путеводитель. Такой книги Мадеры и отродясь не видели.
— Заведите турецкую музыку, — попросил Черкеза Мадер, щелкнув длинными пальцами. — Турки, общаясь с Азией и Европой, настолько обогатили свою культуру, что их мелодии по вкусу и европейцам, и восточным людям. Люблю Турцию!..
Черкез включил магнитофон, и столовую залил мягкий лирический голос знаменитой турецкой певицы.
— Вкусы аристократов духа утончены. — Фюрст неприлично похлопал себя по оплывшему животу, многозначительно поглядывая на Мадера. — Не то, что у нас, аристократов тела.
Мадер, казалось, пропустил мимо ушей реплику с намеком, но и не удивился, услышав из уст Фюрста свое собственное изречение. Он вроде весь был в плену
Раньше он слушал музыку в собственное удовольствие, а теперь, чтобы забыть о неприятностях, нараставших снежным комом. Да и откуда взяться радостям, коль скоро этот ефрейтор вел Германию к пропасти. Германию, у истоков которой стояли великие люди, возвышавшие немцев, саму нашу землю.
Да и сам Мадер чувствовал по себе, как тупел с каждым днем, терял чувство собственного достоинства. Прежде ему доставляли радость и хитроумная комбинация, и ловко составленный отчет, и с блеском проведенная операция. Он что-то вечно искал, придумывал. От этого зависело все — карьера, деньги, слава. А после Ирана у Мадера что-то застопорилось. Разве в том он виноват? В самой военной машине рейха что-то заело, и Германия походила на буксующий грузовик, увязший по самую ось... Во что превратили разведку, службу безопасности? В проходной двор! Абвер заполонили дилетанты, болваны, строящие свое благополучие на чужом несчастье. Они-то делают теперь погоду...
Агата делала Мадеру глазами знаки: ей хотелось поскорее уйти домой. Поняв, он кивнул, мило улыбнулся. Жена тоже одарила его заученной улыбкой, вероятно, не догадываясь, о чем думал ее супруг.
Семейное счастье тоже не удалось, размышлял Мадер. Да, женился он по расчету, польстившись на богатое приданое Агаты. Так поступали все Мадеры — отец, дед... Ему бы другую пару, а не эту черствую, бездушную уродину. Физическая ущербность сказалась на ее характере: Агата вздорна, ревнива, мстительна. И все это от природной ограниченности женщин. Мир еще не знал умных женщин, на то и слабый пол! Родителям его, еще при жизни, она тоже не пришлась по душе. Единственное ее достоинство: знатное происхождение — она в каком-то колене потомок самого Генриха Третьего, германского короля и императора Священной Римской империи.
Мадер надеялся на сына, но и он вырос пустышкой. Плод брака по расчету не может родиться умным. Лоботряс и демагог, фанатик и фразер — дитя фашистского века. Гитлерюгенд даже гения оболванит. Что возьмешь с него, если кумир — ефрейтор, а образец для подражания — Фюрст? Дерзит матери и даже отцу: «Вы, аристократы, продаете Германию евреям и коммунистам Тельмана. Ваша дворянская кровь разжижена паскудством, изменой, тлетворными идеями демократии...» О эти набившие оскомину трескучие лозунги! Они не заменят ума, полезных дел во славу Германии, а главное, не вернут сына.
Мадер как-то застал Леопольда копавшимся в его бумагах на столе. Увидев раскрытым свой дневник, встревожился: «Неужели...» — поделился подозрениями с Агатой, но та только вздохнула и заплакала...
Кто-то позвонил в дверь. Черкез открыл, и все увидели возникшую в дверях стройную фигуру Леопольда в новенькой, с иголочки форме гитлерюгенда. Фюрст поздоровался с ним как с равным, панибратски похлопал юношу по спине. Их частенько видели вместе — Леопольд катает Фюрста на своей, то бишь на отцовской машине.