Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе
Шрифт:
Вайс сегодня вечером в одиночку выдул два ящика «Кроненбурга» — совсем выжил из ума. Я стал поддразнивать его и дружески увещевать, а в результате мы сцепились не на шутку. Сначала я легко справился с ним, потому что он никак не мог сосредоточиться, но потом он рассвирепел и хотел уложить меня боковым ударом. Если бы он не промахнулся, то наверняка снес бы мне голову. Палатка грозила обрушиться, и тут уже вмешались все остальные. Назревало смертоубийство, так как сошедший с катушек Вайс гораздо опаснее разъяренного носорога и уж точно гораздо сильнее его. Положение спас Шмидсдорф, хлопнувший Вайса сзади по голове пустой канистрой. Впоследствии Вайс долго пытался выяснить, что его оглушило.
Режим у нас прежний: весь день стреляем, всю ночь пьем. Когда заканчивается аппель,из-под койки вытаскивается ящик пива и начинаются посиделки. Часто к нам заглядывают Уилсон и Кенни. Разговор вращается вокруг одних и тех же тем: мир с его проблемами, жизнь с ее проблемами, женщины и последембельские планы. Бывают варианты. Боб — горячий поборник фашизма и считает, что в Англии фашизм покончил бы с депрессией и упадком и всколыхнул бы патриотические чувства. Боб читал кое-что по истории, но недостаточно. Я же убежден, что всякий режим, основанный на подавлении индивидуальной свободы, — это тирания и потому недопустим. Тут мы заходим в тупик, выпиваем еще по бутылке пива и меняем тему разговора.
Сегодня к нам заходил полковник, чтобы посмотреть, как мы стреляем. Лафон стал нервничать, и в результате все пошло наперекосяк. Наша отвратительная стрельба создала ложное представление о нас. На самом деле мы стали первоклассными стрелками. Я несколько раз выбивал 96 очков из ста, а с двухсот ярдов это не так-то легко. Под умелым руководством Вайса я научился тоже неплохо стрелять из пистолета. Когда Лафон и полковник ушли на обед, я взял «вальтер» Вайса и отбил горлышки двадцати пивных бутылок с шестидесяти футов за девятнадцать секунд. Это очень неплохой результат. Бьюсь об заклад, что Джон Уэйн [85] на такое не способен. Мы готовы к выступлению в Алжире.
85
Имеется в виду американский киноактер Джон Уэйн (1907–1979), прославившийся исполнением ролей ковбоев в вестернах.
Завтра едем в Алжир. Предстоит последнее испытание нашего мастерства, от которого зависит, попадем мы во Францию или нет, а это очень важно для нас. У нас уже составлена грандиозная программа развлечений в Париже. Если эта программа не осуществится, это будет катастрофа.
Прошел День Камерона. Все как обычно. Концерт, гонки на тачках, борьба, бокс и выпивка. Бу-Сфер сметен с лица земли. За последние месяцы поселок разросся за счет закопченных времянок, в которых всякие проходимцы и спекулянты пооткрывали магазины и бары в надежде, что деньги из легионерских карманов польются к ним рекой. Превращение заброшенной деревушки в приморский бидонвиль произошло быстро, но незаметно. Он внезапно вырос перед нами во всей своей красе. Еще вечером тут было пусто, а утром — на тебе. В целом это, конечно, приветствуется. Легионеры предпочитают пить и играть в пинбол в барах и бистро, а не любоваться романтическими закатами на пустынном берегу.
Однако после вчерашнего праздника Бу-Сфер опять превратился в тихую и мирную рыбацкую деревушку, имеющую такой вид, словно тут неслабо оттянулась внушительная компания тигровых акул.
В лагере все тоже выглядит так, будто его постигло какое-то бедствие. Половина полка в санчасти, другая половина щеголяет в темных очках. Особенно впечатляет одно вчерашнее проявление мстительности. Уилсон описал мне этот инцидент в деталях. В его роте есть легионер по фамилии Ванс. В разгар всенародного гулянья он свалился и сломал ногу в лодыжке. Он лежал и вопил от боли, что привлекло внимание его закадычного врага Виццика. Ванс значительно крупнее, и в прошлом Виццику не раз от него доставалось. А тут он увидел возможность немного выравнять счет и выбил у Ванса четыре зуба, пока тот корчился в муках. Наверняка он на этом не успокоился бы, если бы другие его не оттащили. Да, встречаются у нас симпатичные личности.
Итак, завтра у нас будет ответственный день в Алжире. Ван де Эст не едет с нами, так как через три дня отчаливает на «Ла Кий».Он решил не брать с собой Кристианну, что обрадовало многих. Она, без сомнения, первый номер в борделе.
Плохая новость: полковник строжайше запретил Лафону давать кому-либо из нас в Алжире увольнительные. Я так много слышал об этом городе, что было бы жаль после стольких лет в легионе так и не увидеть его. Но может быть, что-нибудь выгорит и без увольнительных. У Шмидсдорфа в Алжире есть подружка, и ничто не может помешать ему встретиться с ней. Он раньше служил в 1-м парашютно-десантном полку, а их база в Зеральде расположена возле самого Алжира, так что он знает город хорошо.
Нас поселили в казармах регулярных войск в Мезон-Каре, что в нескольких милях от Алжира. Все готово к завтрашнему дню. Лафон посоветовал нам пораньше лечь спать, однако стоило ему уйти, как мы двинули в поселок и напились в стельку, после чего завалились в бордель.
Лафон рвал и метал, узнав от Суберы, какой финт мы откололи накануне. Но когда начались стрельбы, то удачно выступили мы со Шмидсдорфом, а Субера и Лафон — хуже некуда. К концу дня они, правда, улучшили свои результаты, и итогом одной серии выстрелов на точность и одной на скорострельность было 134 очка у Лафона, 139 у Суберы, 141 у Шмидсдорфа и 174 у меня. Мы значительно отстаем от лидеров и можем вылететь. Чтобы попасть во Францию, надо войти в первую тройку.
Сегодня стреляли прилично, но раньше не раз показывали несравненно лучшие результаты. Теперь все зависит от того, как выступят завтра Вайс и Виндель в стрельбе из пистолета. Для нас со Шмидсдорфом напряженка кончилась, и я предложил смотаться в Алжир и отвести там душу.
Я переживаю последствия вчерашнего безрассудства. Одной из множества глупостей, которые мы совершили, было то, что мы отправились в город в форме. После объявления независимости никто в Алжире и его окрестностях легионеров в глаза не видел. Появиться в центре города в наших белых кепи было все равно что размахивать красной тряпкой перед быком.
Мы доехали до Алжира на попутном грузовике, и Шмидсдорф тут же схватил такси и умчался к своей подружке. Я торчал в одиночестве посреди толпы арабов как белая ворона. Ощущение, что тебя сверлят тысячи враждебных взглядов, было не очень приятным. Но раз уж я приперся сюда, оставалось только направиться прямиком в ближайший бар.
Бар был битком набит арабами, но, как ни странно, у стойки я заметил двух европейцев. Они пригласили меня в свою компанию, мы подняли тост за легион, и они объяснили, что их сюда привело. Один из них был бывшим майором французской армии и приехал в Алжир по делу, другой, поляк, имел какое-то отношение к дипломатической службе. Они познакомились пять лет тому назад, а сегодня случайно встретились в отеле и решили отметить это событие в одном из баров, известных им еще по прежним временам. Я прибыл как раз к началу их встречи. В их обществе я почувствовал себя гораздо уютнее и был благодарен им за приглашение.
Часа через четыре мы вывалились из бара. Поляк, который расплачивался с барменом, отстал от нас с майором на несколько ярдов, и ему преградили путь двое арабских головорезов в кожаных пиджаках, потребовавшие, чтобы он предъявил им свой паспорт. Поляк послал их подальше и потребовал в свою очередь, чтобы сначала они показали ему свои документы. Неожиданно улица наполнилась арабами, вылезшими, казалось, из всех щелей и темных углов. Я вернулся к поляку и высказал арабам неодобрение по поводу их поведения. Внезапно один из них подскочил ко мне и двинул кулаком в челюсть. Я сделал два шага назад и, когда он кинулся за мной, ударил его изо всей силы ногой в пах. Он сложился пополам с тихим вздохом. Я никогда раньше не применял такие удары и убедился, что они очень эффективны.