Ленин жЫв
Шрифт:
Лучинский смотрел в глаза Хрущёва, пытаясь понять, насколько правды в его словах? Ведь звучало всё это почти фантастически, словно приманка, а вернее, замануха для него! Послать его на эту роковую встречу!
«А почему роковую? Что я теряю? Что? А что вообще могу я потерять? Пусть, пусть он мне врёт и лишь успокаивает, лишь бы заманить меня на эту вот встречу, но его можно понять, а меня? Меня тоже можно понять! Я сам себя должен понять! Я сам себя должен понять и решить! Что я теряю? Вечность? А что такое вечность? Вечное мучение вот этого существования? Хм, а ведь, действительно, что я теряю? Я ничего не теряю!»
Кирилл медленно встал в полный рост и, вытянув руки по швам, словно солдат, неожиданно для Хрущёва и Ленина заявил:
– Я готов! Кто, кроме меня? Никто, кроме меня в вашем историческом заповеднике, это не сделает!
Хрущёв молчал, Ильич кряхтел и постанывал. Затем повисла тишина. Но такая пауза длилась недолго. Наконец, Хрущёв собрался с мыслями и, хлопнув в ладоши, удовлетворённо сказал:
– Вы сделали правильный вывод. Вы настоящий здравомыслящий человек. Таких сейчас мало.
Кирилл тяжело дышал. Ему ничего не хотелось говорить, ему вообще сейчас хотелось остаться одному. Он стоял и не знал, как дальше себя вести. Хрущёв кивнул ему рукой и вежливо сказал:
– Вы садитесь, что тут стоять. Я вот что скажу. Встречу с ней я Вам организую. Ведь я уже один раз организовывал её.
Лучинский медленно опустился на диван, он посмотрел на Хрущёва и переспросил:
– Это когда она пришла утром посмотреть на меня? Это вы её пустили?!
– Да, это я…
– Я так и понял, – обиделся Кирилл. – Зашла и рассматривает меня! Как коня на выставке!
– Вот об этом я и говорю! Неравнодушна она к Вам! Ладно, я организую эту встречу, ну а дальше всё зависит от Вас! Перед тем, как эта встреча состоится, Вы должны встретиться с Михаилом Альфредовичем Щуппом. Он Вас проинструктирует и расскажет о препарате, который появился. Он его разрабатывал и всё о нём знает, он расскажет, что нужно делать практически.
– Да, но этот Щупп… он же вроде против. Он свою систему долгожительства разрабатывал, как же так? Как он этот препарат делал? Он вообще, может, обманул вас? – подозрительно спросил Кирилл.
Хрущёв задумался, но ненадолго. Он, помассажировав мочку правого уха, рассудительно ответил:
– Нет, не обманул, и Вы поймёте почему. Он Вам свою позицию изложит, и Вы всё поймёте. А сейчас давайте сделаем так, что Вы останетесь один. Вызовите санитаров и пожалуетесь на плохое самочувствие. Они Вас доставят в центр Щуппа. Я дам команду: если Вам станет плохо, везти именно туда.
Хрущёв встал и, покосившись на Ильича, скомандовал и ему:
– И ты, Ильич, иди-ка к себе в номер. Иди и отдыхай. Я приду и сообщу, когда что-то изменится. Иди, отдыхай.
– Я и так сто с лишним лет отдыхаю… – пробурчал Ленин, но тем не менее подчинился и, встав с кресла, направился к двери.
Там он остановился и, повернувшись, внимательно посмотрел на Кирилла. Ильич тяжело вздохнул и как-то обречённо сказал:
– Надо же, кто бы мог подумать тогда, в Казани, что я вот так кончу. Кончу вот так нелепо и, главное, не скоро.
Лучинский и Хрущёв ему ничего не ответили. Они смотрели на ссутуленную фигурку старика, и каждый думал о своём. Ленин вышел медленно, словно пропал в пространстве.
XXX
СТРИЖЕННАЯ лысая голова, впавшие усталые глаза и совсем изношенное физически тело. Словно какой-то узник Бухенвальда, Кирилл лежал на большой кровати, опутанный целым пучком проводов. Датчики были прикреплены повсюду. Он лежал смирно и не двигался. Да ему и не хотелось двигаться. Ему хотелось просто покоя. Ему хотелось просто недвижимой стабильности, которая, как ему казалось, приносит успокоение.
«Боже мой! Мне ведь больше сотни лет! Я такой дряхлый старик! Я ведь совсем старый человек! Но думаю я как молодой мужик, но я чувствую, что моё тело уже устало жить. Оно не хочет жить. А мой разум… Он так молод. Ведь я не прожил со своим телом этих ста десяти – ста двадцати лет, которые обычно отмеряет природа. Какой абсурд. Человек на вид молод, но он старая развалина, которая давно должна умереть и превратиться в перегной! Нелепость. Может, это и есть вечность? Может, эта мука и есть вечность? Какой-нибудь там памятник стоит себе лет четыреста и также мучается, потому как он вроде молод, но на самом деле кусок старого камня или бронзы…» – мысли его не возмущали, они как бы возникали в сознании и тухли, словно сполохи северного сияния. Вроде ярко, но не греет и не светит.
Он лежал в палате и тихо плакал, слёзы невольно текли из глаз, но эта солёная вода лишь обжигала щёки и скатывалась к подбородку.
Раздался щелчок – и дверь в палату растворилась. Это вошли Щупп и его два помощника – Лысенко и Вавилов. Кирилл грустно и немного натужно улыбнулся.
– А, ботаники-косторезы? Резать меня пришли? Я к вашим услугам.
Никто из троицы не отреагировал на его колкое приветствие. Они как ни в чём не бывало начали крутить ручки своих приборов. А Лысенко с какой-то неподдельной нежностью принялся отдирать от тела Кирилла датчики. Лучинский смотрел на него, улыбаясь. Он тихо спросил у врача:
– Слушай, а как у тебя настоящая фамилия?
Лысенко покосился на Кирилла и, смущаясь, ответил:
– Ордыгайло…
– Вот твою мать! Конечно, лучше уж Лысенко быть, чем как там его – Ордыгайло…
Вавилов и Лысенко сняли какие-то показания с приборов. Вставили в них какие-то коробки (возможно, с новыми датчиками и бумагами) и вышли из палаты. Когда дверь за ними закрылась, Щупп покрутил по сторонам головой, подошёл к двери, словно прислушиваясь, он неестественно выгнул шею, но, ничего не обнаружив подозрительного, немного успокоился и, вернувшись к кровати и прижав палец к губам, кивнул на ширму, приглашая Кирилла туда пройти. Лучинский понял это как сигнал к действию.
Когда они оказались за белой перегородкой, Михаил Альфредович замахал руками, словно дирижёр и яростно зашептал:
– Вы понимать должны всю историчность этого момента!
Кирилл кивнул своей стриженой головой в знак согласия:
– Да я давно уже всё понимаю! Как только вот тут проснулся у вас, так сразу и понимать начал!
Щупп покачал головой и грустно ухмыльнулся:
– Вы, молодой человек, зря ёрничаете, это всё очень серьёзно! Очень! Не получится сейчас, значит, земля вообще обречена!