Ленин. Человек, который изменил все
Шрифт:
Умерла Ольга 8 (20) мая. Хоронили с матерью и несколькими знакомыми и однокурсницами Ольги на Волковском кладбище, на Литераторских мостках. «ВИ был один с матерью в первые, самые тяжелые, дни. Он привез ее домой в Самару»103.
Лето с семьей в Алакаевке, подготовка к следующим экзаменам. Тогда Ульянов познакомился с Алексеем Ивановичем Ермасовым, организатором кружков в Сызрани и весьма состоятельным молодым человеком. Ему предстоит стать одним из негласных спонсоров «Искры» и «Вперед».
В начале сентября Владимир вновь едет из Алакаевки и Самары в столицу – на второй раунд экзаменов. Поселился на Екатерингофском проспекте, все время проводил в библиотеке Академии наук. В зале Совета Петербургского университета писал сочинение по уголовному праву. Результат тот же – «весьма удовлетворительно».
Решил вновь попытать счастья и лично явился к вице-директору Департамента полиции, чтобы просить разрешение о выезде за границу. Без результата. 11 (23) ноября поехал обратно в Самару, никуда не заезжая. 22 ноября (4 декабря) испытательная комиссия при Петербургском университете выдала Ульянову свидетельство № 205 на получение диплома первой степени.
В 1891–1892 годах в России разразился голод. Весной и в начале лета не было ни дождичка, посевы высохли. Крестьяне, прекрасно знавшие, что бывает в «черные годы», собирали свой скарб и тянулись к пристаням и городам. Сильнее всего голод ударил по Поволжью. «Толпы голодающих были очень неспокойны и разговаривали с начальством весьма непочтительно»105. Земство, народническая интеллигенция организовали комиссию помощи голодающим. Развертывалась программа общественных работ для нуждавшихся: строили элеваторы и расширяли порт. Правительство выделило на помощь голодающим 2 млн рублей, столько же собрали в Самаре. Приезжал даже Лев Николаевич Толстой, оставивший своего сына в качестве организатора благотворительных столовых.
«ВИ вернулся в Самару из Питера в ноябре в самый разгар болтовни в пользу голодающих», – рассказывал Беляков. Позиция Ульянова была однозначна и заключалась в том, что «революционные группы и кружки обязаны стоять в стороне, не работать вместе с чиновниками и либералами, ибо подобная помощь означала прежде всего укрепление той системы управления, при которой голод превратился бы в периодическое явление, способствовала укреплению основ буржуазного строя…».
Ульянов заявлял, что «последствия голода – нарождение промышленного пролетариата, этого могильщика буржуазного строя, – явление прогрессивное, ибо содействует росту индустрии и двигает нас к нашей конечной цели, к социализму через капитализм… Радикалы и либералы, испуганно тараща глаза, приходили к заключению: “спятил мальчик с ума бесповоротно”… Мы неоднократно тянули ВИ на собрания комитета помощи, но он всегда и очень решительно отказывался, указывая, что с таким собранием губернаторских чиновников есть один способ разговора: “рукой за горло и коленкой на грудь”. К концу ноября 1891 года нам удалось работу комитета дезорганизовать…»106 Подтверждала и новая знакомая – Мария Петровна Голубева: «Из всей самарской ссылки только ВИ и я не принимали участия в работах этих столовых»107. Идея накормить голодавших была Ульянову действительно глубоко чужда, поскольку не работала на свержение антинародного режима.
Голубева, которую, по ее словам, Владимир при каждой встрече провожал домой на другой конец Самары, была старше его на девять лет. Она запомнила: «Обычный костюм его в это время – ситцевая синяя косоворотка, подпоясанная шнурком… Когда узнал, что я выслана по делу якобинцев-бланкистов, что я якобинка, он очень заинтересовался этим обстоятельством и, по-видимому, взял меня как объект для изучения… Часто и много мы с ним толковали о “захвате власти” – ведь это излюбленная тема у нас, якобинцев»108.
Новый, 1892 год товарищи встречали на квартире Кацнельсон. «Это была первая большая вечеринка с участием ВИ. Было очень шумно и весело… Была объявлена “всеобщая, прямая и явная кадриль” без различия пола и возраста… Пришлось и ВИ отплясывать кадриль. Это было уморительно веселое зрелище, ВИ… давал руку чужой “даме” вместо своей, брал за талию вместо “дамы” случайно подвернувшегося кавалера из другой пары…»109.
С января 1892 года Ульянов начал работать: занялся адвокатской практикой, получив на то разрешение и Самарского окружного суда, и Департамента полиции, который тем не менее сохранял над ним, как и над всей семьей, негласный надзор. Он стал помощником присяжного поверенного и партнера-шахматиста Хардина. Опытный адвокат Хардин, отмечал его коллега, «не стеснял своих помощников в их занятиях и не был сторонником “натаскивания” их по делам; этому последнему он предпочитал самую широкую самодеятельность молодняка адвокатуры»110.
C 5 (17) марта, когда он впервые выступает в суде в качестве защитника по делу крестьянина Муленкова, присяжный поверенный Ульянов представлял интересы обвиняемых как минимум по 17 делам самой разной значимости – от кражи зерна из амбара и богохульства до присвоения 12 317 рублей 58 копеек купцом Брискером. Клиентами были и крестьяне, и мещане, и отставные военные, и крупные дельцы, и землевладельцы111. Ульянов, судя по всему, был хорошим адвокатом, способным помочь своим клиентам. Видные представители самарского судейского корпуса видели в нем «будущего светилу», отмечали высокую образованность и даже воспитанность112. Но у того были другие увлечения.
К 1892 году официальные биографии относят создание собственно марксистского кружка в Самаре под идейным руководством Ульянова – Скляренко, Семенов, Лебедева, Кузнецов и др. Это был первый опыт формирования ленинской команды. Тогда же Ульянов наладил переписку с Федосеевым, сосланным во Владимир113. «В кружке Скляренко ВИ начал довольно часто ставить вопрос о необходимости встать на путь Н. Е. Федосеева, завязывающего во Владимире связи с рабочими, организующего рабочие кружки», – свидетельствовал Беляков. Естественно, первые усилия были предприняты на близком по духу Жигулевском пивоваренном заводе, но они успеха не принесли114. Единственный зафиксированный опыт общения Ульянова с рабочими: в самарских железнодорожных мастерских он прочел реферат на актуальную для них тему: «Об общине, ее судьбах и путях революции».
Летом в Самаре вспыхнула холера, были дни, когда число смертей измерялось сотнями. В деревнях разгорались холерные бунты, убивали врачей, фельдшериц, санитаров, подвернувшееся под руку начальство. Осенью в Самару зачастили революционеры. Ульянова они не заинтересовали. Даже когда в город приехал культовый для народников (и наиболее критикуемый Ульяновым) «сам» Михайловский, молодой марксист с ним не виделся (или не был удостоен аудиенции)115. Ульянов критиковал либеральных народников за отсутствие настоящего революционного антиправительственного пафоса. Но при этом сам какой-либо активной революционной работы не вел, больше томился. «Последний год в Самаре, хотя и забросил туда нового ценного единомышленника Исаака Христофоровича Лалаянца, с которым основывалась первая группа социал-демократов в Самаре (Ильич, Скляренко, Лалаянц), переживался ВИ более томительно, чем первые»116, – подтверждала Анна Ильинична. Оставался, чтобы поддержать мать.
Лалаянц в воспоминаниях особой «томительности» у Ульянова не замечал. Места встреч были те же. «У Попова была удивительная способность быстро и наверняка находить чистенькую и спокойную пивную с великолепным жигулевским пивом». Занятия носили исключительно теоретический характер. Лалаянц в то время замечал наличие «некоторых симпатий у ВИ к народовольческому террору». Никаких занятий ни с кем никто из кружковцев нигде не вел. «Это просто была маленькая группа очень близко сошедшихся между собой товарищей-единомышленников, тесно сплотившихся друг с другом среди моря окружающей нас разномыслящей интеллигенции»117. Уже тогда, как зафиксировала входившая в один из кружков Прасковья Ивановна Кулябко, Ульянова коллеги называли «Ильичем» и «Стариком»118.