Ленин. Человек, который изменил все

Никонов Вячеслав

Как литератор Ульянов был чрезвычайно плодовит. Он стремительно покрывал своим мелким угловатым почерком толстые тетради, в которых доставалось в основном по-прежнему народникам. Однако основные усилия Ульянова были теперь направлены на создание новой, первой на территории России социал-демократической организации. После его возвращения в столицу, писал Кржижановский, связи с группой «Освобождение труда» помогли питерским социал-демократам «расширить круг своих русских знакомств. К этому времени относится наше сближение с Мартовым, доктором Ляховским, а также с социал-демократическими кружками в Н.-Новгороде, Москве, Ивано-Вознесенске, Вильне и в некоторых волжских городах»¹⁶⁸. То,

что войдет в историю как «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», сложилось в ноябре 1895 года из двух групп, одну из которых возглавлял Ульянов, другую – Мартов.

Юлий Осипович Мартов (Цедербаум) родился в Стамбуле в очень богатой семье. Его дед был основателем первых еврейских газет и журналов в России, отец работал в Русском обществе пароходства и торговли, был корреспондентом «Петербургских новостей» и «Нового времени». Учился Мартов, как и Потресов со Струве, на естественном отделении физмата Санкт-Петербургского университета, откуда его исключили за распространение нелегальщины и выслали в Литву. Отбыв наказание, Цедербаум вновь вернулся в столицу.

На Мартова наш герой произвел тогда благоприятное впечатление. «В. Ульянов был еще в той поре, когда и человек крупного калибра, и сознающий себя таковым, ищет в общении с людьми больше случаев самому учиться, чем учить других. В этом личном общении не было и следов того апломба, который уже звучал в его первых литературных выступлениях, особенно в критике Струве… Но и в отношениях к политическим противникам в нем сказывалась еще изрядная доля скромности»¹⁶⁹.

Вновь созданная организация начала подпольные операции и агитацию раньше, чем успела оформиться. Неподписанная листовка к бастовавшим рабочим шерстяной фабрики Торнтона (автор – Ульянов) была ее первым обращением вовне¹⁷⁰. За ней в столице стали появляться и другие марксистские печатные прокламации. Вспоминал Шелгунов: «Их было выпущено четыре или пять… Под ними стояла подпись “Группа социал-демократов”. ВИ поставил вопрос о том, что нужно создать организацию». Ее основы закладывались на тайных встречах на снятой Шелгуновым конспиративной квартире¹⁷¹.

От прокламаций решили перейти к газете. В первый номер планировавшейся к изданию «Рабочей газеты» была заверстана написанная Ульяновым передовица «О чем думают наши министры?»¹⁷². Но первыми читателями газеты стали не трудящиеся столицы, а сотрудники спецслужб, которые на этом этапе и пресекли деятельность Ульянова с коллегами. Сильвин запомнил «торжественное собрание всего нашего кружка на квартире Степана Ивановича Радченко 6 декабря 1895 года, где читался первый номер “Рабочего дела”, все статьи которого принадлежали членам нашего кружка, включая Мартова… Этот номер в рукописи был арестован в ночь на 9 декабря у Ванеева, который должен был передать его в типографию»¹⁷³. Крупская немного иначе описывала фабулу событий: «8 декабря было у меня на квартире заседание, где окончательно зачитывался уже готовый к печати номер. Он был в двух экземплярах. Один экземпляр взял Ванеев для окончательного просмотра, другой остался у меня»¹⁷⁴.

Девятого декабря пошли аресты, в тюрьме оказалась добрая половина организации, включая и Ульянова. Так появились новые «декабристы». «Чтобы доказать, что полиция ошиблась в адресе», и тем облегчить участь арестованных товарищей, оставшиеся, с Мартовым во главе, решили ускорить официальное оформление организации: 15 декабря была выпущена прокламация, впервые обращавшаяся к рабочим от имени «Союза борьбы за освобождение рабочего класса»¹⁷⁵.

«Двоих из нас это тюремное заключение сломило навсегда, – говорил Кржижановский. – А. Ванеев получил жесточайший туберкулез, скоро сведший его в могилу, а П. Запорожец захворал неизлечимой формой мании преследования»¹⁷⁶. Ульянова тюрьма скорее закалила.

В доме предварительного заключения составили портрет обвиняемого: «Рост 2 арш. 5 1/2 вершка (166–167 см. – В.Н.), телосложение среднее, наружность производит впечатление приятное, волосы на голове и бровях русые, прямые, на усах и бороде рыжеватые, глаза карие, средней величины, голова круглая, средней величины, лоб высокий, нос обыкновенный, лицо круглое, черты его правильные, рот умеренный, подбородок круглый, уши средней величины»¹⁷⁷. 21 декабря подполковник Отдельного корпуса жандармов Клыков допрашивал обвиняемого, который играл в несознанку: «Не признаю себя виновным в принадлежности в партии социал-демократов или какой-либо партии… Противоправительственной агитацией среди рабочих не занимался»¹⁷⁸.

И далее в том же духе. Ни в чем Ульянов не сознается. А домой он 2 (14) января 1896 года писал: «Литературные занятия заключенным разрешаются: я нарочно справлялся об этом у прокурора, хотя знал и раньше (они разрешаются даже для заключенных в тюрьме). Он же подтвердил мне, что ограничений в числе пропускаемых книг нет… Книг нужно много»¹⁷⁹. Списки специализированной литературы по социально-экономической проблематике, которые составлял заключенный Ульянов, выглядели весьма впечатляюще – от Рикардо и второго тома «Капитала» до земско-статистических сборников по Воронежской губернии. И он эти книги получал.

Анна Ильинична подтверждала: «То была полоса довольно благоприятных условий сидения… Передачи пищи принимались три раза в неделю, книги – два раза… ВИ, налаживаясь на долгое сидение, ожидая далекой ссылки после него, решил использовать за это время и питерские библиотеки, чтобы собрать материал для намеченной им работы – «Развитие капитализма в России»… ВИ обучил меня еще на воле основам шифрованной переписки, и мы переписывались с ним очень деятельно, ставя малозаметные точки или черточки в буквах и отмечая условным знаком книгу и страницу письма… И, вспомнив одну детскую игру, ВИ стал писать молоком между строк книги, что должно было проявлять нагреванием на лампе. Он изготовил себе для этого крошечные чернильницы из черного хлеба, с тем чтобы можно было проглотить их, если послышится шорох у двери…»¹⁸⁰. Этот сюжет станет хитом многочисленных детских книг о Ленине в советское время.

Еды помимо «чернильниц» хватало. «Получил вчера припасы от тебя, – сообщал он Анне, – и как раз перед тобой еще кто-то принес мне всяких снедей, так что у меня собираются целые запасы: чаем, например, с успехом мог бы открыть торговлю, но думаю, что не разрешили бы, потому что при конкуренции с здешней лавочкой победа осталась бы несомненно за мной… Здоровье вполне удовлетворительно. Свою минеральную воду я получаю и здесь: мне приносят ее из аптеки в тот же день, как закажу. Сплю я часов по девять в сутки и вижу во сне различные главы будущей своей книги»¹⁸¹. Приглашал к себе Ульянов и дантиста.

Мария Ильинична отмечала, что, «как это ни странно может показаться», заключение в «предварилке», где Владимир пробыл больше года, положительно повлияло «в смысле его желудочной болезни»: «Правильный образ жизни и сравнительно удовлетворительное питание (за все время своего сидения он все время получал передачи из дома) оказали и здесь хорошее влияние на его здоровье. Конечно, недостаток воздуха и прогулок сказался на нем – он сильно побледнел и пожелтел, но желудочная болезнь давала меньше себя знать, чем на воле»¹⁸².