Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Волкогонов Дмитрий Антонович

Вся ленинская философия, по сути, имеет целью разде­лить мыслителей на „чистых" и „нечистых", материалистов и идеалистов. Именно для этого так много муссируется „ос­новной вопрос философии", каковым он едва ли является и лишь придает привкус пропагандистского, даже классового деления в области общественной мысли. Думаю, действи­тельная заслуга Ленина в этой области заключается в при­дании философии социального характера, но сделано это, к сожалению, с целью разделить „философов на два больших лагеря". Большевистскими призывами выглядят ленинские заклинания не верить ни одному буржуазному профессору в области философии. Ведь они — „ученые приказчики тео­логов".

Поражает

настойчивость Ленина доказать, что та фило­софская школа, которая допускает существование религии, не является научной. Если общенаучные рассуждения Лени­на можно принимать или не принимать, считать их удачны­ми или неудачными, что является обычным делом в философской литературе, то провозглашенный принцип партий­ности для философского анализа естествознания сразу вы­водит читателя за рамки науки в область идеологической борьбы и большевистских оценок.

Еще меньшее значение имеет труд „Философские тетра­ди", представляющий ленинский конспект работ как ряда философов-классиков, так и менее известных ученых. Даже сам Ленин не придавал им самостоятельного значения, на­зывая „тетрадками по философии", мыслями „для себя". Это комментарии и идеи, возникшие у внимательного и при­страстного читателя, каким был Ленин, „по поводу" про­читанного.

Верно заметил Бердяев, что Ленин „по философии чи­тал исключительно для борьбы, для сведения счетов с ере­сями и уклонами в марксизме. Для обличения Маха и Аве­нариуса, которыми увлечены были марксисты-большевики Богданов и Луначарский, Ленин прочел разную философ­скую литературу. Но у него не было философской культу­ры; меньше, чем у Плеханова. Он всю жизнь боролся за целостное, тоталитарное мировоззрение…".

Последнее замечание Бердяева, по-моему, очень метко характеризует философскую сущность интеллекта вождя русских большевиков. Безоговорочно приняв социально-по­литическую и философскую доктрину Маркса (действи­тельно крупный шаг в истории мировой общественной мыс­ли), Ленин тем самым обрек себя лишь на догматическое комментирование выдающегося учения. Ни одна социаль­но-политическая теория не может быть универсальной, гло­бальной, надвременной. Но именно в такую превратил марк­сизм Ленин.

Впрочем, Бердяев, Степун, Франк и некоторые другие российские мыслители могли со временем считать, что им повезло. Когда Ленин в марте 1922 года прочел сборник статей „Освальд Шпенглер и закат Европы", подготовлен­ный этими авторами, он пишет записку управделами СНК Н.П.Горбунову, в которой называет книгу „белогвардей­ской" и поручает поговорить о ней с заместителем предсе­дателя ГПУ И.С.Уншлихтом… Философов не расстреля­ли за „белогвардейские" убеждения, что было нормальной практикой того времени, а лишь изгнали из отечества.

Философская грань интеллекта Ленина была сильной в своей убежденности, но явно догматичной. Абсолютная уве­ренность в том, что „философия Маркса есть законченный (курсив мой. —Д-В.) философский материализм", послед­няя вершина, единственно верная теория, говорит о догмати­ческой ограниченности Ленина. Эта узость проявилась, в частности, наиболее ярко в его труде „Государство и рево­люция", утопическом прежде всего потому, что автор аб­солютизировал некоторые догмы Маркса и Энгельса. Чего только стоят утверждения Ленина, что новый социалисти­ческий строй ликвидирует бюрократию, ибо „при социализ­ме все будут управлять по очереди и быстро привыкнут к тому, чтобы никто не управлял".

Для Ленина очень много значило, говорится ли о дан­ном предмете, явлении что-либо у основоположников марк­сизма.

С ленинских времен почти до дней настоящих у ком­мунистов главный аргумент в споре — соответствующая цитата, подходящая к случаю идея, конкретное „указание" классиков.

Критикуя меньшевика Н.Н.Суханова, Ленин в одной из последних своих работ писал: „Для создания социализма, говорите Вы, требуется цивилизованность. Очень хорошо. Ну а почему мы не смогли сначала создать такие предпо­сылки цивилизованности у себя, как изгнание помещиков и изгнание российских капиталистов, а потом уже начать дви­жение к социализму? В каких книжках прочитали Вы, что подобные видоизменения обычного исторического порядка недопустимы или невозможны?"

По Ленину, если в Марксовых „книжках" это не возбра­няется, то можно „исторический порядок" делать любым.

Ленинский интеллект, что касается теоретического от­ражения действительности, не был загадочным, ибо здесь властвовали догматизм, одномерность, однозначность марк­систских выводов.

„Социализм", созданный Лениным, даст наиболее уни­версальную — тоталитарную — форму бюрократии и дог­матизма. Впрочем, в кое-каких их неистребимых проявлени­ях Ленин успел убедиться еще при своей жизни. Десятки, сотни его распоряжений о показательных процессах, судах, расправах с бюрократами, „дураками" не дали положитель­ного результата…

Догматическая узость ленинского интеллекта вырази­лась и в том, что для него основной социальной общностью был класс. Он был певцом рабочего класса, хотя отводил ему лишь роль основной силы его партии. Проблема лично­сти, ее прав и свобод всегда стояла у Ленина на третьем — десятом местах. Классовая апологетика доведена Лениным до социального расизма. Свои собственные взгляды Ленин с поразительной настойчивостью внедрял в своей партии, а с ее помощью распространял и в Советской России. „Это и есть, — писал Бердяев, — диктатура миросозерцания, кото­рую готовил Ленин".

Эстетическая грань интеллекта Ленина была менее дес­потичной. Может быть, она просто стояла дальше от поли­тики, чем правосознание и философия? А может быть, пото­му что Ленин не чувствовал себя здесь корифеем? Трудно сказать, однако в основном он был более терпим к эстетиче­скому „еретичеству". Бердяев, возможно, преувеличил, на­звав Ленина „отсталым и элементарным человеком" в искус­стве, но в целом был недалек от истины.

Ленин был типичным „потребителем" искусства с весь­ма консервативным вкусом. Но крут его знакомства с лите­ратурной классикой весьма широк. Естественно, больше все­го он цитирует и использует в своих произведениях Черны­шевского — более 300 раз! — против, кажется, двух раз Достоевского. Наиболее часто обращается Ленин в своем политическом творчестве к Грибоедову, Крылову, Салтыко­ву-Щедрину, Гоголю, Тургеневу и всего несколько раз к Пушкину, Лермонтову, как мы уже сказали, Достоевскому, Толстому (хотя есть специальные статьи о нем).

Ленин читал художественные произведения как поли­тик, ища в них ответа на многие социально-экономические вопросы. Трудно сказать, кто был еще особенно любим Ле­ниным, кроме Чернышевского, но по ряду косвенных при­знаков можно отнести к ним Некрасова, Успенского, Горь­кого, Салтыкова-Щедрина, Тургенева, Толстого, Гончарова, Писарева. Ленин был даже несколько „старомоден", отдавая предпочтение классике перед модными для своего времени художниками слова. Неудивительно, что Ленину особенно нравились „Что делять?" Чернышевского и „Мать" Горького, в которых исключительно остро поставлены социально-по­литические проблемы общества при сравнительно невысо­ком их художественном воплощении.