Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Волкогонов Дмитрий Антонович

Объяснять эти аномалии только конкретной ситуацией, „мятежным временем", „эпохой крушения" — слишком од­нолинейное решение. Ленин был неизмеримо сложнее и противоречивее элементарных схем, объясняющих мотивы его поступков и поведения.

В октябре 1920 года в Москве собрался III съезд Рос­сийского Коммунистического Союза Молодежи. В первый же день его работы, 2 октября, к вечеру, перед делегатами выступил Ленин. В этом программном выступлении, кото­рое на протяжении трех дней печатала „Правда", Ленин коснулся множества вопросов, но остановился особо на во­просах морали. В нашей стране сотни миллионов людей читали, конспектировали, изучали эту речь. В ней есть важ­ные общечеловеческие, но тривиальные моменты, например, о необходимости овладения знаниями, опытом прошлых по­колений.

Но мы на веру брали (автор книги тоже) абсолют­но ложное умозаключение, что есть лишь одна истинная мораль, та, „которая подчинена интересам классовой борьбы пролетариата". Ленин решительно отмел мораль общечело­веческую, мораль религиозную. Он, по существу, пропове­довал мораль социального расизма. Согласиться, что единственно высокая мораль — мораль пролетарская, то есть коммунистическая, ничем не лучше фашистских рас­суждений об „арийской морали".

По сути, Ленин утверждал, что Зло и Грех изначаль­но гнездились в лоне имущих, богатых, властных. Поучая крестьянскую молодежь (их было больше на съезде), кото­рой надо было во всем учиться у пролетариев, Ленин иллюстрирует свои тезисы: „Если крестьянин сидит на отдельном участке земли и присваивает себе лишний хлеб, то есть хлеб, который не нужен ни ему, ни его скотине, а все остальные остаются без хлеба, то крестьянин превращается уже в эксплуататора". Любой прибавочный продукт, полу­ченный и не сданный государству, делает крестьянина вра­гом советской власти.

Ленин в своей речи сформулировал критерий нравствен­ности, заключающийся в ее соответствии задачам построе­ния коммунистического общества. По сути, и террор, и политические убийства, и церковные конфискации, и конц­лагеря для инакомыслящих вписываются в нравственные дела, ибо на такой основе и строился коммунизм. Вероятно, это одна из самых глубоких греховностей вождя. Он прев­ратил мораль в политизированное, классовое духовное об­разование. Как пишет Д. Штурман, „социальная этика Лени­на… в этой речи, обращенной к невежественным подрост­кам, составляющим основную массу комсомольцев начала 20-х годов, целиком укладывается в роковую формулу Гит­лера: „Я освобождаю вас от химеры совести".

Ленин, похоже, полностью утратил „различие между добром и злом" уже через пару месяцев после октябрьского переворота. Но дело здесь, повторюсь, не только в обстоя­тельствах момента. Видимо, степень убежденности Ленина в ряде догматов марксизма была столь большой, что они превратились в навязчивые стереотипы мышления, даже подсознательные проявления. Соприкоснувшись с социаль­ной реальностью, эта безбрежная убежденность выразилась в социальном, нравственном фанатизме Ленина. Иначе чем можно объяснить написание страшной статьи — да, страшной — в декабре 1917 года: „Как организовать сорев­нование?". Она была для советских людей тоже из перечня „обязательной литературы".

Я просто приведу несколько фрагментов из этой исте­рически фанатичной статьи. „..Никакой пощады этим вра­гам народа, врагам социализма, врагам трудящихся. Война не на жизнь, а на смерть богатым и их прихлебателям, бур­жуазным интеллигентам, война жуликам, тунеядцам и хули­ганам…"

„…Богатые и жулики, это — две стороны одной медали, это — два главных разряда паразитов, вскормленных капита­лизмом, это — главные враги социализма, этих врагов надо взять под особый надзор всего населения, с ними надо рас­правляться, при малейшем нарушении ими правил и законов социалистического общества, беспощадно".

Ленин предлагает конкретные формы социалистическо­го контроля: "В одном месте посадят в тюрьму десяток бо­гачей, дюжину жуликов, полдюжины рабочих, отлынивающих от работы… В другом — поставят их чистить сортиры. В третьем — снабдят их, по отбытии карцера, желтыми билетами, чтобы весь народ, до их исправления, надзирал за ними, как за вредными людьми. В четвертом — расстреляют на месте одного из десяти, виновных в тунеядстве…"

Утрата „различия между добром и злом" для частного человека может грозить неприятностями лишь для членов его семьи или очень ограниченного круга лиц. Ленинский же фанатизм в трактовке коммунистических догм означал полную вседозволенность

в масштабах необъятного государства. Достаточно было заявить: „Именем революции!", или „По решению Совнаркома!", или ,3 интересах пролета­риата!" — и можно было обдирать алтари церквей, отби­рать шубы у старой профессуры, заставлять чистить сорти­ры „буржуазную интеллигенцию", ставить к стенке тунеядца. Особенность этой безнравственной грани ленинского интеллекта заключалась в том, что в результате целой си­стемы мер, проводимых в жизнь сонмом комиссаров, она постепенно превращалась в общественную необходимость, а затем и потребность. Ленин формировал новую мораль нации, жесткую в своей нетерпимости, беспощадности, без­думности.

Предписывая жестокие меры но отношению к буржуа­зии, элементарный бытовой минимум для главных носите­лей коммунистической морали — пролетариата, Ленин явно благоволил в смысле предоставления материальных благ своему окружению, партийной верхушке. При его привер­женности к социальной справедливости он, как ни странно, не видел в этом ничего аморального.

После переезда из Петрограда в Москву большевист­ские руководители, оккупировав лучшие гостиницы столи­цы, не удовольствовались этим.. Вскоре партверхушка пере­бралась в Кремль, заняв исторически значимые помещения. Уже в 1918 году началась массовая конфискация для руко­водства страны подмосковных особняков, принадлежавших бежавшим фабрикантам, купцам, промышленникам, царским сановникам. Кремлевский паек, кремлевские талоны были предметом вожделений функционеров рангом ниже. При крайней нехватке подвижного состава десятки новых во­ждей обзаводились персональными вагонами и даже поез­дами.

Ленин, полагаю, весьма искренне постоянно интересо­вался ходом лечения и отдыха своих соратников, слал те­леграммы с запросами. Так, Крестинский, отвечая на телег­рамму Ленина двумя письмами от 12 и 14 ноября 1921 года, подробно сообщает вождю, как проводят время и лечатся Цюрупа, Розмирович, Рыков, Сокольников, Карахан. Посол пунктуально перечисляет заключения врачей о состоянии печени, желудка больных и даже о лечении геморроя Карахана и Цюрупы…Протоколы Политбюро пестрят принятыми решениями об отпусках Томскому, Калинину, Ворошилову, Троцкому, Бухарину, Зиновьеву, Склянскому, Дзержинскому, Сталину, Каменеву, другим руководителям с предоставлением осо­бых льгот и преимуществ отдыхающим. Часто именно Ле­нин был инициатором „льготных" отпусков. На заседании Политбюро 28 марта 1921 года, например, решили предоста­вить Крестинскому отпуск на два месяца с выездом в Герма­нию. Заметим, в это время в России голодало более двад­цати миллионов человек. А в это время Ленин пишет запи­ску Молотову с предложением провести через оргбюро ЦК решения о режиме работы Зиновьева и об организации специального дома отдыха для „ответственных работников" Петрограда. Ленин требует, чтобы ему регулярно посылали бюллетень о состоянии здоровья Зиновьева.

Именно Ленин положил первые камни в фундамент бю­рократического здания, именуемого партийной номенклату­рой. Фактически формировался новый класс — верная опо­ра ленинского режима.

Забота Ленина носит явно выборочный характер: преж­де всего „ответственные работники". В дни, когда уже из­вестны факты людоедства в Поволжье, конвульсирующем от ужасного голода, Ленин пишет еще одну записку Моло­тову с предложением назначить ответственных лиц „для наблюдения за состоянием здоровья ответственных работ­ников, с еженедельным докладом в ЦК РКП(б)". Записка написана на оборотной стороне доклада Н.А.Семашко о са­мочувствии Л.Д. Троцкого.

Видимо, нужно было заботиться о состоянии здоровья и партверхушки, но, когда это приобретает характер какой– то навязчивой идеи, начинаешь сомневаться, что коммунизм предназначался для всех. Внимания высшей партийной кол­легии удостаиваются и такие вопросы. 5 декабря 1921 года в присутствии Ленина, Троцкого, Сталина, Зиновьева, Молотова, Каменева, Калинина Политбюро обсуждает вопрос „О болезни Н.М.Бухариной". Решили: „Поручить т.Семашко наблюсти за тем, чтобы Н.М.Бухарина была немедленно от­правлена под специальным надзором врачей в Германию на лечение". Почти через два месяца Ленин запрашивает Бер­лин, „как идет лечение Бухарина и его жены…".