Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Волкогонов Дмитрий Антонович

В сталинские времена расходы на нужды Коминтерна были поставлены под более жесткий контроль. „Великий вождь" практиковал выделять финансовые средства не только „массовидным" порядком, но и весьма целенаправ­ленно. Допустим, приехал Анри Барбюс и заявил, что хочет написать книгу „Сталин", естественно, нужно по­ощрить писателя. Специальным решением Политбюро французскому биографу отпускается „аванс" в 40 тыс. франков. Немного. Более крупно поощрить писателя следует по выходе книги в 1936 году…

А о бюджете теперь нужно было Г.Димитрову лично просить Сталина. Диктатор, разочаровавшийся в органи­зации, давал лишь на содержание

аппарата, а компартиям выделял почти исключительно через НКВД, минуя Комин­терн. Так, например, в 1937 году Сталину доложили смету ИККИ в сумме 12 048 028 в инвалюте и 18 658 762 рубля советскими денежными знаками. Расходы НКВД на Ко­минтерн шли особыми статьями, ибо речь здесь шла о деятельности далеко не партийной, а шпионской и тер­рористической.

Димитров был вынужден по каждому случаю допол­нительных расходов лично обращаться к Сталину. Это раздражало вождя. Теперь Коминтерн был больше нужен для НКВД как „человеческая база" подрывной работы в капиталистических странах, чем коммунистическому дви­жению. Правда, иногда Коминтерн как-то „подыгрывал" Москве в ее внешнеполитических делах. Ф.И.Дан писал по этому поводу, что международный коммунизм — один из рычагов советской внешней политики. Но рычаг был слабый, ибо никто уже не сомневался относительно того, что кроется за вывеской Третьего Коммунистического Интернационала. Сталин все больше охладевал к этой организации, оказавшейся в конце концов сектой на со­держании Москвы. В 1943 году Сталин без особого со­жаления, без чьего-либо давления пошел на ликвидацию этого ленинского детища, хотя союзники не раз намекали ему о „неуместности" Коминтерна в условиях войны с Германией.

Очень скоро после смерти Ленина его надежда — Коминтерн, предназначенный для реализации самой гигант­ской фантастической идеи — создания Мировой Федера­тивной Коммунистической Республики, — будет низведен до рюли придатка спецслужб. Очень послушного и испол­нительного. Например, когда потребовалось убрать Зино­вьева, Сталин дал команду: „Организовать поддержку" — и посыпались постановления „независимых компартий" с „одобрением" пленума ЦК ВКП(б) об отзыве Зиновьева как председателя Коминтерна и ликвидации этого поста.

Первой, естественно, верноподданнически отреагиро­вала компартия Германии, которая решением своего Центрального Комитета „безогово роч но поддержала по­становление пленума ЦК ВКП(б) и призвала членскую массу партии к ярюстной борьбе с новой оппозицией… Считать уклон т. Зиновьева от ленинизма несовмести­мым с его дальнейшим оставлением во главе Интернаци­онала…". Запев был поддержан дружным хором подоб­ных постановлений вассальных компартий из Болгарии, Франции, Великобритании, Польши, других стран.

В ноябре 1926 года первый председатель Коминтерна был освобожден от поста, который когда-то он тайно видел как пост главы будущей Мировой Социалистической Федерации. Сталин тут же быстро нашел ему новую, совершенно малозаметную работу: „членом президиума Госплана РСФСР для наблюдения за деятельностью куль­турно-административных наркоматов".

Накануне войны Коминтерн уже прозябал. Сталин разочаровался в его возможностях. Только для НКВД (вербовка для разведки) он еще приносил какую-то пользу. Димитров лично слезно выпрашивал деньги у Сталина на содержание аппарата Коминтерна. Если в 1937 году он утвердил смету этой „международной организации в раз­мере 21 млн. рублей

и 3,5 млн. золотых рублей в валюте", то в 1938 году сократил почти на одну треть .

У Сталина менялся взгляд на мировую революцию. Цель — сделать планету „красной" — оставалась прежней, но методы следовало пересмотреть.

А ведь еще в январе 1924 года (когда Ленин был жив) Коминтерн получал от РКП в сто с лишним раз больше. Когда наступила пора административного умирания международной организации, Коминтерн был уже почти незаметен. Г Димитров 31 октября 1941 года, чувствуя его никчемность, писал своему патрону: Дорогой товарищ Сталин!

С переводом ИККИ в Уфу возник ряд вопросов юри­дического положения нашего учреждения… Целесообразно ли при нынешней ситуации, чтобы все проделывал ось под флагом Коминтерна, или лучше будет, если бы мы дальше существовали в Уфе как какая-то другая организация.

Я лично считаю, что незачем нам сейчас выпячивать Коммунистический Интернационал. Лучше проводить всю работу под флагом другой фирмы, например, „Института изучения международных вопросов…"

Мог ли думать об этом Ленин? Конечно, он обещал именно к этому времени полный коммунизм… Ну а Ди­митров, руководитель былой всемирной коммунистической организации — „международной партии пролетарского восстания и пролетарской диктатуры", стал слабой тенью ленинского грандиозного замысла и мелкой пешкой Ста­лина. Чтобы слетать на ,два-три дня, 6—8 июня 1942 года, в Уфу и Куйбышев к своему аппарату", Димитров уни­женно просит на поездку сталинского разрешения…

Сталин, правда, еще раз попробует, борясь с комму­нистическим ослушником Тито, реанимировать Коминтерн в виде Коминформа. Но затея окажется бесплодной. Ста­лин даже намеревался было ввести пост генерального секретаря Информбюро и предложил его в конце 1950 года Пальмиро Тольятти. Однако неожиданно получил вежли­вый, но твердый отказ: „Сов. секретно" Дорогой товарищ Сталин!

Я долго думал над предложением о назначении на пост генерального секретаря Информбюро. Мне очень тяжело выражать мнение, не совпадающее с Вашим. Но мне кажется, что Итальянская компартия не может со­гласиться с этим предложением…"

Далее следовали семь пунктов, которые должны были благопристойно аргументировать этот отказ. Но главного пункта в письме Тольятти, конечно, не было: он уже давно не верил в ленинскую утопию „мировой революции", никто вслух о ней уже давно не говорил. Это стало просто неприлично.

Я убежден: и Сталин не верил больше в успех „мировой революции". Только убитый им второй вождь Октябрьской революции Троцкий за полгода до своей смерти по– прежнему писал: „Моя вера в коммунистическое будущее человечества сейчас не менее горяча, но более крепка, чем в дни моей юности".

Советский диктатор придерживался другой стратегии. Сталин хотел, шаг за шагом, отрывая от старого мира одну за другой страны, используя заговоры и силу, тонкий расчет и коварство, в максимальной степени использовать для утверждения тоталитарной диктатуры результаты вто­рой мировой войны. Сталин по инерции клялся Лениным (ведь он так ему пригодился в течение трех десятилетий!), но отчетливо видел утопичность ставки вождя на прямой штурм капиталистической цитадели. „Первый ленинец" предпочитает долгую, но верную осаду. Он будет более осторожен в пророчествах, чем Ленин. Особенно в сроках явления народу коммунизма.