Лента Mru
Шрифт:
– Зарежет, старшой, не подпускай! – взмолился, заламывая руки, Зевок. – Отравит!
Ни слова не говоря и даже не останавливаясь, Вера Светова взмахнула шприцем и демонстративно вонзила иглу в собственное предплечье слоновой кости. Обмылок и Голлюбика невольно прислушались, ожидая хруста; светофорова на ходу ввела себе кубиков пять из десяти. Она продолжала идти.
– Ну и что? – не успокаивался Зевок. Он не заметил, как Наждак зашел сзади; тот, сработав мгновенно, взял его горло захватом. Теперь из отряда склепков только Лайка сохраняла боеспособность; Зевок застыл, зная, что дернись он – и свет для него умрет;
– Итак, ребята, вы видите, что мы тут не шутки шутим. Правота придает нам силы. Оставим каверзы и подвохи на долю ваших магистров и чародеев. В шприце – наше безопасное ноу-хау, у ваших такого нет. Снимает гипноиндукцию на молекулярном уровне, нейтрализует порчу и наговор, ликвидирует сглаз…
– В глаз? – встрепенулся Обмылок. – В глаз? Почему – в глаз?
– Я согласная. – Лайка, чей светофорный путеводительный разум учился вовсю, благодаря чему она все сильнее склонялась к позиции противника, проводника мудрых и благолепных решений, подошла к Обмылку и доверчиво села рядом.
– Молодец, сестричка, – похвалила ее Вера Светова. Никто не заметил, когда она успела выплюнуть жгут и перетянуть им расслабленное плечо Обмылка. – Рука-то получше? – заботливо спросила светофорова с видом истинной сестры милосердия.
Обмылок, поддаваясь обаянию и ласке, кивнул.
– Почти прошла.
– Вот и славно, – игла вошла в белый обмылок плеча, покрытый липким и, по безжалостному замыслу Нора, ледяным потом.
– Уравняем шансы, – Наждак залихватски подмигнул из-за левого уха Зевка, который предусмотрительно откладывал сопротивление. Чугунный ошейник сжимался при малейшем рывке.
Вера Светова подула на ранку, ободряюще улыбнулась и отправилась за новой порцией.
– Эй! – окликнул ее Голлюбика. – Товарищ Светова, обожди! Может быть, остальным не надо? Дуэль-то наша!
– Это бесчеловечно, – нахмурилась Вера, и Ярослав, видя, что она сделалась мрачнее тучи, устыдился. – Всякая тварь стонет и изнемогает под игом, – рассуждала Света Верова, отворачиваясь от командира. Она грациозно вышагивала, удаляясь к проему. – Это не дело!
Больше никто не спорил. Пятью минутами позже агенты Нора были обработаны и ощущали угрюмую, робкую радость: отныне они могли без помех помышлять о мелком бунте, не страшась ужасных судорог и корчей.
– Доволен? – поинтересовался Наждак, разжал локоть и вытолкнул Зевка вон. – Молись, чтобы старшой – наш старшой, – уточнил он, – победил. Замолвлю словечко, возьму тебя на оклад, в гараж. Нареку тебя братом; сочиню, что ты приехал из деревни…
Обмылок успокоился настолько, что взялся расхаживать взад и вперед, что-то соображая.
– Как будем драться? – вдруг спросил он. – Стрелять с десяти шагов?
– Никакой стрельбы, – отрезала Вера. – У меня не полевой госпиталь.
Голлюбика в последний раз приценился к двойнику, подумал.
– Чего мудрить? Арм-реслинг – вот самая простая и надежная процедура. Бескровная, показательная, с убедительным результатом.
– Идет, – согласился Обмылок и стал озираться в поисках опоры. – На что локти поставим? На колесо?
– Нет, неудобно. Принеси бомбу, – приказал Ярослав Наждаку. – Символично получится.
– А не?… – тревожно взметнулся Наждак.
– Не дрожи, – усмехнулся Голлюбика. –
– Вот я и говорю, – недовольно пробормотал Наждак, однако повиновался и приволок рюкзак с диверсионной начинкой.
– Садимся по-турецки, друг против друга, – прикинул Ярослав. – Работаем на счет «три».
Когда противоборствующие стороны заняли положенные места, происходящее стало казаться странной смесью научной фантастики, былинного эпоса и спортивного состязания. Две обнаженные фигуры, мужиковато-бородатые, с хитрыми глазками, расположились в непосредственной близости от судьбоносного колеса, разделенные взрывоопасным рюкзаком. За их спинами, по двое на каждую, томились другие мужчины и с ними – женщины; тоже обнаженные, тоже атлетически сложенные, как будто прибыли из прогрессивного будущего нагишом, не зная местных пуританских обычаев, или позировали для голографического информационного выпуска с дальнейшей отправкой в глубокий космос, где потрясенные братья по разуму склонят свои водянистые головы перед величием земной цивилизации. Над ними же взволнованно играл огнями полигонистый полуглобус, выпячивая таинственную и непредсказуемую страну, надежду и совесть языков.
Соперников обуял простительный азарт. Обмылок, из головы которого мгновенно выветрилась память о причиненной ему милости, равно как о проявленном к нему великодушии, сверкнул глазами и выставил согнутую руку. В бицепсе и трицепсе пузырилась, ища себе выхода, прежняя сила, ныне полностью восстановленная.
– Играючи одолею, – пообещал он. – Штурвал будет мой! Рулить буду круто, загоню твое гнилое отечество в каменный век.
– Ошибаешься, оно отправится к звездам, – не уступил Голлюбика. (Мы не слышали этого, но догадаться не трудно). – Богу все видно, наше дело правое, победа будет за нами – так-то, братья и сестры. Я не завидую вашей компании, – с серьезным видом признался Ярослав и поставил локоть на бомбу. – Господь жалеет даже дьявола, но дьявол ежится от Божьей любви.
Кисти сложились, пальцы сплелись.
– Не так, – скривился Голлюбика. – Пусти меня.
Ладони потоптались, прилаживаясь одна к другой; наконец, они обнялись, склеились намертво и закаменели, готовые следовать векторам физической нагрузки.
– Считайте! – распорядился Ярослав.
– Да, считайте! – эхом вторил ему Обмылок.
Секунданты, они же болельщики, они же личный состав, набрали в грудь воздуха, который, ранее стерильный, уже осквернился пещерными примесями, и хором выкрикнули:
– Раз!
(Зевок крикнул «Ein!», но тут же смущенно поправился.)
По сплюснутым ладоням пробежало напряжение, посыпались мокрые искры.
– Два!
Ярослав Голлюбика заглянул Обмылку в глаза и содрогнулся перед открывшейся бездной; из расширенных зрачков ему подавал знаки Нор – Голлюбика не знал основного врага в лицо и видел лишь огненный силуэт в островерхой шляпе с полями и развевающемся халате; фигурка пританцовывала, поворачиваясь так и сяк, ударяла каблуком, раскидывала руки в издевательской «барыне»; халат оборачивался кафтаном с пламенным кушаком; поля шляпы приходили в движение и вращались сатурновым сатанинским кольцом. Что увидел в глазах Голлюбики Обмылок – неизвестно, но хищническая улыбка сползла с его физиономии.