Леонардо. Жизнь и удивительные приключения великого флорентинца. Книга 1
Шрифт:
ворот заскрежетал тяжёлый засов.
–– Я, тётушка! – простодушно улыбнулась в ответ Катарина.
Массивная дубовая калитка распахнулась, и из неё появилась невысокая, но дородная женщина в длинной полотняной, серого цвета, ночной рубахе. На её правой руке, прицепленная ремешком, болталась внушительного размера деревянная дубина. Увидев её, Пьеро невольно съёжился, а Катарина бросилась в объятия приёмной матери.
–– А я-то думаю: кого ещё принесло в этакую темень?! – грудным голосом прогудела тётушка Туцци, обнимая и целуя Катарину. – Шляются тут всякие по ночам… Незадолго до тебя, берлингоццо, здесь какой-то чёртов легион факельным шествием
*Берлингоццо – сладкое пирожное.
ухает, а как будто икает со страху!.. Я ненароком сейчас подумала, что это снова они, и так сладко размечталась – думаю, огрею по башке какого-нибудь легионера, чтобы и ему икалось… – потрясла она дубиной. – Вышла, а тут – глянь – ты, моя берлингоццо!.. Как я соскучилась по тебе, моя ненаглядная бабочка! – замерла она, обняв Катарину; её взгляд упал на Пьеро, и, отстранившись от девушки, она указала на парня. – А это кто с тобой?.. Неужто твой телохранитель?
–– Любимый! – кротко ответила Катарина.
–– Ну да, это я и имела в виду, – покладисто согласилась приёмная мать.
Она подошла вплотную к Пьеро, оценивающе осмотрела его с головы до ног и, заглянув в глаза, потрясла дубиной.
–– Смотри: обидишь мою берлингоццо, убью!.. – по-мужски пробасила она. – А если убить не удастся – вижу я, что ты щёголь из тех чиновников, что прислуживают в нотариальном бюро канцелярии Святейшей Инквизиции – я на тебя порчу нашлю! Ты у меня высохнешь, почернеешь и, став как скорпионий хвост, скрючишься и начнёшь пожирать себя проклятиями до тех пор, пока не издохнешь…
–– Ну что вы, тётушка Туцци, – торопливо перебил её Пьеро. – Я люблю Катарину!
–– И правильно делаешь!.. Мои слова и после моей смерти будут проклятием для того, кто обидит мою дочь!.. Помни об этом! – опять потрясла она дубиной и, смягчившись, кивнула на ворота: – Ладно, заходите в дом, намёрзлись, наверное… Вон, какой трамонтано* дует с гор, – поёжилась она. – Я для вас сейчас вина подогрею!.. Ну, смелее двигай ногами! Катарина, веди своего ненаглядного в дом, а то он, по-видимому, от страха совсем закостенел и забыл, как надо ногами двигать… Да, а зовут-то тебя как, красавец?! – спохватилась приёмная мать.
–– Пьеро!
–– Камень, значит, – процедила она сквозь зубы. – Ну что ж, поживём – увидим, какой ты камень…
–– Ты на неё не сердись, – шепнула Катарина на ухо Пьеро. – Она добрая, просто она меня очень любит…
–– Я тоже! – улыбнулся ей Пьеро.– Только она ошиблась, «камень» – это имя Пётр, а не Пьеро…
–– О чём вы там шепчетесь, голуби?!
–– Сова у вас на воротах замечательная! – на ходу соврал Пьеро, остановившись у калитки.
Сова и в самом деле была любопытной, но сделана весьма просто: внутри неё был установлен масляный светильник в стеклянной колбе, зажигавшийся кремнием от ударов подковы по калитке; от подковы к кремнию шёл металлический шток. Глаза совы были сделаны из осколков цветного венецианского стекла, поэтому, когда внутри неё зажигался светильник, то они переливались разноцветными огнями. Ухала сова кожаным мехом наподобие кузнечного, когда открывалось оконце калитки; к створкам окна была прикреплена нить, которая при натяжении сжимала кожаный мех, резко выдувая из него воздух.
*Трамонтано – северный ветер.
– – Муж мой, мир его праху, сделал эту игрушку!.. Он у меня мастер
–– Благословит вас Бог за вашу доброту! – тихо сказал Пьеро.
–– Спасибо! – сердобольно вздохнула тётушка Туцци.
Они зашли в дом. Он был большим, двухэтажным, но более похожим на крепость, чем на ведьмин балаган. Внутри всё чисто прибрано и опрятно. На первом этаже в огромной гостиной жарко горел камин. Хозяйка немедленно усадила гостей на кожаный диван напротив камина и укутала их в тёплые пледы. Приклонив друг к другу головы, Пьеро и Катарина мечтательно стали смотреть на огонь. Им было очень уютно в этой гостиной, обставленной чучелами, скульптурами, вырезанными из дерева диковинных птиц, зверей и каких-то невообразимых чудовищ. Они чувствовали себя так, словно находились в сказочном дворце доброй волшебницы.
–– Что это? – указал Пьеро на деревянные изваяния невиданных животных и невообразимых чудовищ.
–– Сны, – просто ответила Катарина.
–– Сны?!
–– Да! Тётушка Туцци, когда гадает на человека, то сначала смотрит, какая скульптура кого привлекает, и по ней сразу распознаёт судьбу того, кто к ней пришёл… Она утверждает, что в каждом человеке сидит свой зверь – повелитель снов, который, в отличие от его хозяина, абсолютно лишён лицемерия и лжи и говорит только правду. Люди бессознательно смотрят на ту скульптуру, которая их больше всего пугает, – она-то и является их правдивым обличителем!
–– Почему же повелитель снов – зверь? – удивился Пьеро. – Раз он лишён лицемерия и лжи, то, значит, он ангел!
–– Это по христианским канонам «правда» – это ангел, – простодушно улыбнулась Катарина. – Но тётушка Туцци не придерживается их… Она точно знает, что любой человек боится правды, особенно, когда она обличает его в преступлениях, в которых он даже сам себе боится признаться! «Правда – это зверь! – говорит она. – И каждый человек боится этого зверя, разве что радуются они ему, когда он является к людям под видом хвалы и прославления… Но такой зверь крайне редок и чрезвычайно непостоянен!» Тётушка Туцци говорит, что дух человека как грязная изнанка бродяги или потаскухи: глаза говорят одно, а губы – другое… Никто не любит, чтобы его обманывали, зато сам с удовольствием любит обманывать других; любит правду восхваляющую и считает, что обличающая его правда – это ложь; и самое что ни на есть омерзительное в людях, как считает тётушка: боясь правды, они с наслаждением пугают этим зверем других себе подобных, таких же, как и они грешников, считающих себя непорочными святыми… В общем, и Церковь, призывающая к правде, сама считает правдивый сон – порождением дьявола… Поэтому повелитель снов – это зверь! Вот так-то, любимый!
У Пьеро от этих слов по телу пробежал озноб. Он опять вспомнил ворона, вылетевшего из камина и севшего на осколки его разбитого бокала, и у него по телу прошла судорога. Глядя широкими от ужаса глазами на огонь камина, он отшатнулся от него. Катарина, догадавшись, о чём он сейчас думает, поспешила его успокоить:
–– Нет, любимый, ты не ворон, – ласково погладила она его по гладко выбритой щеке. – У тебя глаза голубые, ты сам сказал… А хочешь, я попрошу тётушку Туцци, и она погадает на нас?