Леонардо. Жизнь и удивительные приключения великого флорентинца. Книга 2

kotskazochnik.ru

–– Что значит: «что с ней будет», ваше Высочество? – спросил он. – Джан-Галеаццо, как вы знаете, сам давно обучается у меня искусству живописи и мечтает об Академии… Ему ли разрушать начатое нами?! Он говорит мне, что, пока вы государь, я должен обратиться к вам, а он поддержит мою просьбу и будет содействовать её созданию…

–– Так-то оно так, Леонардо, но ты многого не знаешь о том, что творится в стенах этого королевского замка… Мы, к сожалению, не равны с тобой по происхождению, и всего я не могу тебе рассказать, хотя уверяю: с удовольствием бы это сделал, зная, что ты никогда не дашь мне плохого совета! – он приблизился к Леонардо и, понизив голос, едва слышно произнёс: – Ты великий мастер, Леонардо!.. Тебе доводилось что-нибудь слышать о Дионисиевом ухе?

–– Слуховой подслушивающей трубе, вделанной в стены дворца, с помощью которой прослушиваются все комнаты?! – удивлённо воскликнул Леонардо. – Что заставило вас… Ах, извините! – осёкся он, осознав, что его вопрос по поводу причины, побудившей

герцога заговорить о подслушивающем устройстве останется не только без ответа, но и настроит его против него.

–– После женитьбы Джан-Галеаццо на Изабелле Арагонской и моего венчания с Беатриче д’Эсте между нами возникла стена отчуждения, – тихо и вкрадчиво прошептал герцог Людовико. – Это всё, что я могу тебе сказать… И я прошу тебя, Леонардо, в этой стене – « стене отчуждения» – сделать Дионисиево ухо! – он увидел, что Леонардо покраснел, и добавил жёстким голосом, не терпящим возражений: – Выполнишь мою волю, и тогда я позволю осуществиться твоей мечте об Академии Живописи!

–– Простите, ваше Высочество, но вы иногда так говорите, что трудно разобрать – это в шутку или всерьёз! – чуть склонил перед ним голову Леонардо.

Герцог смягчился.

–– Ты просил меня узнать о Кристиане Гретто… – как запасной козырь для полного расположения к себе Леонардо оставил он напоследок эту тему, заранее предположив, что вопрос о Дионисиевом ухе осложнит между ними отношения.

Леонардо напрягся, метнув на него пытливый пронизывающий взгляд.

–– Члены тайного совета доложили мне, что у неё откуда-то объявился то ли отец, то ли брат, заставивший её заложить ростовщику дом и имение, которое она получила в наследство от сеньора Маурицио Гретто после его смерти. Вот уже семь лет, как в этом доме никто не живёт, так как нотариальная сделка не была должным образом оформлена из-за отсутствующего завещания… По суду эта тяжба может длиться бесконечно!.. – его голос опять стал вкрадчивым. – Более я ничего не знаю, но тебе, Леонардо, не об этом надлежит думать… Мой тайный кубикуларий Пармо Солонцо, состоящий на службе Священного Воинства Святого брата Марио Сантано, доносит мне из Флоренции о том, что ты ранее от меня скрывал…

Леонардо похолодел, и это не укрылось от взгляда Людовико Сфорца.

–– Ты вскормлен при рождении молоком дьявольской козы и был привлечён Священной Канцелярией за содомию… – процедил он сквозь зубы. – Тебе ли заботиться о свидании с женщиной и думать о любви, Леонардо?! Это может стать для тебя непоправимой ошибкой… Береги себя! К тому же Сантано замышляет против тебя нечто такое, от чего даже у меня стынет кровь в жилах, и сейчас только от меня зависит твоя дальнейшая судьба…

–– Я надеюсь, что вы в ней примете положительное участие! – нашёл в себе силы хладнокровно заметить Леонардо.

–– Если ты не будешь противиться моей воле…

–– Я к вашим услугам, ваше Высочество!

У Людовико Сфорца губы растянулись в самодовольной улыбочке.

–– Я знал, что мы поймём друг друга… Иди и делай то, что тебе приказано, и, пока я жив, тебя никто не тронет!

–– Благодарю, ваше Высочество!

Поклонившись ещё раз, Леонардо покинул зал приёмов. У него всё плыло перед глазами, а в голове царил хаос. Возвращаясь домой, он думал о том, что был на расстоянии одного вздоха от гибели, что сегодня ему опять посчастливилось, и мысленно он возносил хвалу Всевышнему, чья рука отвела от него беду. Но этот разговор с Людовико Сфорца ещё долго не выходил у него из головы и не давал ему покоя…

Г Л А В А 7.

И вновь Леонардо пришлось отложить работу над «Тайной Вечерей» и Колоссом. Дионисиево Ухо отнимало у него всё свободное время, и ему приходилось проводить дни и ночи в герцогском замке. Пустующий замок с его массивными мрачными сводами наводил на него смертельную тоску. Всех его обитателей, придворных подданных, герцог Людовико Сфорца вывез в Павию, в его загородный замок, под тем предлогом, что в Кастелло ди Порта-Джовиа будет проводиться строительный ремонт. Помощников у Леонардо не было, и всё ему приходилось делать самому. Используя вентиляционные отводы, имевшиеся в каждом помещении замка, он сравнительно быстро управился с проведением слуховых труб: всего за три с половиной года, и предъявил Дионисиево ухо для ознакомления герцогу Людовико Сфорца.

Герцог испытал ошеломляющий восторг, когда опробовал его на практике: оказалось, что оно опутывало не только верхние покои замка, но и подвалы оружейных, вещевых и продовольственных складов, а также тюремные камеры вместе с комнатами надзирателей и палачей. Однако радость Людовико Сфорца не была приятна Леонардо, так как наряду с ней он обрёл себе массу врагов, узнавших о том, что конструкцией и обустройством слуховых труб Дионисиева Уха занимался он. Даже те, кто раньше, казалось, до беспамятства были влюблены в него, стали его врагами, а сам Леонардо узнал о теневой жизни замка столько, что почувствовал себя опутанным змеиным клубком. Любовные интриги придворных, имевшие вид модного помешательства, переплетались с политическими. Герцог Людовико Сфорца, помимо супруги Беатриче д’Эсте, любовницы Чечилии Галлерани, – вышедшей к этому времени замуж за графа Бергамини,

и взявшей его фамилию, – и множества мимолётных связей, завёл ещё одно любовное знакомство с девушкой знатного происхождения, но разорившегося рода. Её звали Лукреция Кривелли, ради которой он сделал её родного брата Матео Кривелли камерарием своего монетного двора. Он искусно уделял внимание всем, сочетая его с утончённым политическим коварством. Никто из женщин не мог ему противиться, потому что знали, что им грозит в случае их отказа. Если раньше поговорка «И стены имеют уши» была лишь условностью, намекавшей, чтобы собеседники не были излишне болтливы, то теперь она имела совершенно прямое значение. В стенах замка люди боялись говорить даже шёпотом, и то, что Людовико Сфорца не «докладывали стены», ему доносили его любовницы, их мужья и братья, считавшие себя обязанными это делать, так как герцог, наряду с отдыхом в постели с их жёнами и сёстрами, жаловал им весьма почётные должности при Дворе. Тех придворных, кому не нравилось поведение Людовико Сфорца, и они роптали на него, герцог отправлял в подземные казематы замка. Пострадал от него и его секретарь-летописец мессере Джорджо Мерула, рассказавший Леонардо о том, что Людовико не собирается отдавать престол племяннику Джан-Галеаццо и его супруге Изобелле Арагонской, а задумывает их отравить. Для этого герцог тайно заставил своих кубикулариев выкрасть у него из сада плоды тех деревьев, над которыми Леонардо проводил опыты с ядами. Это известие стало для него таким потрясением, что он не сразу от него оправился. И хоть он знал, что отравленные стволы деревьев не дают отравленных плодов, он считал себя причастным к замышляемому герцогом убийству.

На следующий день после их разговора Джорджо Мерула был отправлен герцогом в тюремное подземелье замка, а по Милану распространился слух, что Джан-Галеаццо тяжело заболел. За пределами замка на городских площадях и рынках слышался ропот о том, что его болезнь – это медленно действующий яд плодов из фруктового сада Леонардо. При Дворе не стало ни одного человека, который не жил бы в страхе. Ненависть придворных к Леонардо стала неистовой, как рвущийся из плавильной печи огненный жар. Изобелла Арагонская, жена Джан-Галеаццо, когда-то увлечённо бегавшая за ним со своей двоюродной сестрой Беатриче д’Эсте, теперь избегала с ним встреч и не позволяла ему встречаться с мужем. А Джан-Галеаццо между тем медленно умирал. Леонардо знал, что он не виноват и плоды с деревьев из его сада тут ни при чём, но расползавшиеся по замку и по городу слухи, что именно он виноват в начавшейся затяжной болезни законного наследника Престола, делали своё чёрное дело. Он обратился за помощью к Беатриче, с которой у него сохранились весьма дружеские отношения, но и она отнеслась к нему холодно и не помогла ему объясниться с Изобеллой, чтобы та поняла, что не он виновен в болезни её мужа. Эти две, ранее дружные девочки, ныне стали злейшими врагами, и он стал между ними. Беатриче д’Эсте была заинтересована в том, чтобы вина за отравление Джан-Галеаццо пала на Леонардо. В этом случае её супруг герцог Людовико Сфорца оставался незапятнанным и мог спокойно взойти на престол после смерти его племянника, о чём она мечтала и за что прощала все его любовные похождения и измены. Поняв, что она ему не поможет, Леонардо сделал вывод, что мечта стать Великой герцогиней Ломбардии затуманила рассудок Беатриче д’Эсте и прежняя искренняя девочка под воздействием мужа-тирана превратилась в настоящую хищницу-гарпию. Её противостояние с Изобеллой достигло такого апогея, что они открыто заговорили о войне.

Не желая более оставаться в замке Кастелло ди Порта-Джовиа, Изобелла и Джан-Галеаццо переехали в Павийский замок, и оттуда Изобелла написала отцу в Неаполь, чтобы он с войском пришёл в Милан и освободил от Людовико Сфорца по закону принадлежащий им государственный Престол. Узнав об этом, герцог Людовико и Беатриче также обратились за помощью к французскому королю Карлу VIII, с которым у них на тот момент уже было дипломатическое соглашение о взаимопомощи. Политическая борьба за власть в миланском Дворе достигла такого накала, что все замерли в ожидании развязки, как природа замирает перед началом бури.

Леонардо, не желая больше слышать о придворных распрях, ставших ему тошнотворными, решил удалиться от Людовико Сфорца, получив от него обещанное вознаграждение за Дионисиево Ухо – солидный денежный гонорар и подписанный им документ об открытии Академии Живописи.

–– Не торопись пока заниматься «Тайной Вечерей» и Колоссом, – как бы, между прочим, напутственно, проронил ему герцог, отдавая в руки подписанное разрешение об открытии Академии. – На сегодняшний день они не так важны для Двора, как важна для него безопасность… Нам никто не гарантирует помощь французов. Ни граф Каспаро Бельджойза, мой поверенный при Дворе Карла VIII, ни даже сам Бог не в силах сказать мне о намерениях французского короля, а между тем мы сами должны суметь защитить себя от возможного нападения на нас отца Изобеллы Арагонской, короля Неаполя Альфонсо!.. Займись-ка пока, наряду с открытием Академии, изготовлением оружия… Нового оружия! – подчёркнуто выделил он последнюю фразу ударением. – Такого, какого ещё ни у кого не было! Я верю в тебя, мой Леонардо, что тебе удастся поразить его удивительными свойствами не только меня, но и весь мир!.. – он думал, что пафос высказанного окрылит мастера.