Леонардо. Жизнь и удивительные приключения великого флорентинца. Книга 2
Шрифт:
Леонардо же ничего не оставалось делать, как покорно принять рекомендацию герцога и пойти выполнять его очередной заказ, оставив на потом заботу о «Тайной Вечере» и бронзовом памятнике Дому Сфорца…
**** **** ****
Академия Живописи – «Leonardi Vinci Akademia» – его давняя мечта, наконец-таки сбылась! Теперь он мог принимать учеников… Как таковой её пока не было, и её открытие состоялось лишь формально, но Леонардо и этого было достаточно. Не имея университетского образования, он постигал научные истины самообучением и, будучи упорным и одарённым от природы, превзошёл в науках всех своих учёных современников, что, кстати, тоже было дополнительным поводом
И вот их страхи оправдались. Необразованный, по их мнению, доморощенный учёный, – хитростью и коварным обманом получивший у миланского государя разрешение принимать к себе на платные курсы обучения учеников с налоговой податью в государственную казну, – объявил о наборе учеников в его Академию Живописи. Леонардо же, помня слова учителя, Паоло Тосканелли, о том, что многие из молодых людей идут учиться не ради познания науки, а для того, чтобы изображать её знание для своих корыстных целей, проводил такой тщательный экзаменационный отбор учеников, что все опасения его учёных коллег оказались суетными. Все, кто ушёл от них, вернулись в их мастерские. Всем им Леонардо вынес свой приговор: ленивы и бездарны! Из огромного потока пришедших к нему молодых людей он отобрал лишь двоих: Чезаре да Сесто, сына небогатого миланского торговца; и Марко д’Оджоне, сына зажиточного ткацкого промышленника из Падуи. Их отличала разница в возрасте – Чезаре был старше Марко на семь лет, – но объединяло их знание в математике и прикладных науках; они проявили достаточную образованность в живописи, в геометрии и изготовлении темперы. Принимая их, Леонардо руководствовался не только первичными знаниями его будущих учеников, но и их внешним обликом, следуя своему незыблемому правилу: «Душа есть художница своего тела».
Чезаре и Марко имели статные атлетические фигуры, что облегчало Леонардо подбор им натурщиков. В этом подходе и подборе учеников он руководствовался ещё и экономическим интересом: для них не надо было нанимать профессионального платного натурщика, они сами могли успешно позировать друг другу, а сэкономленные деньги он откладывал на всевозможные непредвиденные случаи… Третий ученик для Леонардо стал полной неожиданностью. Он и предположить не мог, что возьмёт его к себе в мастерскую Академии. Им оказался нищий оборванец лет тринадцати – пятнадцати, смело вошедший в боттегу и протянувший Леонардо ладошку, на которой лежала медная монетка.
–– Для того, чтобы обучаться у меня, этого мало, малыш, – ласково, почти с отеческой грустью посмотрел на него Леонардо.
–– Нет, мессере, вы меня не так поняли, – вытер нос разорванным рукавом куртки подросток. – Эту монетку подарили мне вы!
–– Я?!
–– Да, вы… Вы меня не помните?!
–– Нет.
–– А, между прочим, эта монетка всегда приносит мне удачу, когда я подбрасываю её к кампаниле Сан-Джовани… Вспомните!
Леонардо напрягся и внимательней вгляделся в лицо мальчика.
–– Кажется, припоминаю… – вскинул он брови и озарился улыбкой. – Ну как же?!.. Ты меня развеселил своей ловкостью, украв её на рынке у какого-то … то есть, у Галеотто Сакробоско, когда я приехал в Милан!
–– Да, мессере! – воскликнул подросток.
–– Тебя ещё поймал этот…
–– Бенедетто Минотавр!.. Вы тогда руку ему сломали за то, что он хотел меня побить!
–– Ну да!..
–– Вспомнили?!
–– Тебя-то я вспомнил, но вот как твоё имя…
–– Джиано Джакомо Капроти!
–– Сын бедного башмачника, – окончательно вспомнил Леонардо разговор о мальчугане-воришке, происходивший в толпе горожан на рыночной площади во время праздника, посвящённого Святому Георгию.
Подросток, видя, что признан, заулыбался во всю ширь рта, обнажив ровный и красивый ряд белых зубов. Внешне он был очень привлекательным, и если бы не его нищенский вид, то вполне бы мог сойти за юного красавца. Меткий и цепкий взгляд художника сразу по достоинству оценил и его прекрасные физические данные. Он был прекрасно сложен, и в каждом его движении царила грациозная плавность, видимо, выработанная им долгими тренировками для уверенного карманного воровства.
–– Отец-то жив ещё?! – душевно просто спросил его Леонардо.
–– Да, жив, – застенчиво ответил Джакомо.
–– Всё так же пьёт и посылает тебя воровать деньги для его выпивки?! – голос Леонардо дрогнул от душевной боли.
–– Когда как… – пожал плечами мальчик. – Всё больше плачет по маме, говорит, что ему жить недолго осталось… Да вот он, за дверями вашей мастерской стоит, не решается войти, потому что не верит, что вы меня вспомните, узнаете и возьмёте к себе в ученики.
–– Так ты всё-таки пришёл сюда, чтобы стать моим учеником?!
–– Да!
–– Но… – Леонардо запнулся, увидев в глазах мальчика мгновенно застывший испуг от плохого предчувствия.
–– Мессере, – задрожал его звонкий голосок, – вы меня тогда спасли… Я и сегодня подбрасывал монетку к кампаниле Сан-Джовани… Она ударилась о колокол и возвестила мне удачу… Мессере Леонардо! – отчаянно воскликнул он и, бросившись к нему, прижался, как сын прижимается к своему отцу.
Леонардо погладил его по голове, у него на глазах выступили капельки слёз. Он сам был незаконнорождённый, знал, что такое быть обездоленным, и потому чувствовал душу этого мальчика, как свою.
–– Ну-ну, Джакомо, успокойся, – мягко вздохнул он. – Иди и скажи отцу, что я тебя вспомнил, узнал и… ты принят в мою Академию!
Мальчик поднял на него глаза, в них светилась такая преданность, что никакие его слова не понадобились Леонардо, чтобы понять, что он хочет сказать ему своим взглядом. Он ободрил его улыбкой и чуть отстранился от него.
–– Иди, скажи отцу, а то он волнуется и переживает… И возвращайся!
Джакомо опрометью кинулся к двери и исчез за ней. Леонардо захотелось взглянуть на его отца, и он вышел вслед за ним на улицу. День стоял превосходный, цвела сирень и апельсиновые деревья, и из садов веяло их прекрасным ароматом, на небе не было ни облачка. В тени большого цветущего куста сирени стояли, обнявшись, отец и сын.
Леонардо вспомнил, что говорили горожане и Галеоттто об отце мальчика: пропойца, воровать посылает, но не бьёт… «Воровать-то посылает, видимо, от нищенской безысходности», – подумал он, глядя, с какой любовью прощаются отец и сын.
Он вспомнил своего отца, который тоже любил его. Они вели переписку, и Пьеро да Винчи по-прежнему, утайкой от жены Маргариты, высылал ему деньги, считая, что Леонардо остро в них нуждается. Воспоминание об этом наполнило его сердце щемящей теплотой. Перед глазами проплыл образ тётушки Туцци, бабушки Лючии, мамы… «Мама! – пронеслось у него в голове. – Где-то она сейчас?.. Что с ней?..» В последнем письме отец говорил, что её муж Аккаттабрига умер, но о ней самой не написал ни слова.