Лермонтов в Москве. Эссе
Шрифт:
М. Б. Лобанов-Ростовский, Монго предался культу своей особы, принимал по утрам и вечерам ванны из различных духов, имел особый наряд для каждого часа и подражал героям модных романов.
Столыпина-Монго биографы называют другом Лермонтова. Но дружбы между ними никогда не было. Между этим «великолепным истуканом», как назвал Монго Лобанов-Ростовский и его родственником поэтом, утверждал мемуарист, не было ничего общего. По возвращении Лермонтова из ссылки за стихи «Смерть Поэта» его тепло принял пушкинский круг. П. П. Вяземский вспоминает, как Лермонтов скучал с братьями Столыпиными и звал его к Карамзиным.
Монго - товарищ Лермонтова по гусарским кутежам, и только. Знаток дуэльного кодекса и дуэлянт, он был
«…Москва моя родина и такою будет для меня всегда: - там я родился, там много страдал и там же был слишком счастлив», - писал Лермонтов/ М. А. Лопухиной. Всякая связь с Москвой приводит его в восторг. «О как бы я желал опять вас увидеть, говорить с вами, - писал он ей же.
– Возле вас я нашел бы себя самого, стал бы опять, каким некогда был, доверчивым, полным любви и преданности». О встрече с Алексеем Лопухиным, приехавшим в Петербург, писал: «…я едва не сошел с ума от радости: разговаривал сам с собой, смеялся, потирал руки. Вмиг возвращался к моим прошедшим радостям; двух страшных годов как не бывало…»
Лейтмотив - «в Москву!» - звучит в письмах Лермонтова, и поэт всегда задерживается там проездом. Его московские дружеские связи очень прочны, а московские впечатления оживают и воплощаются в творчестве. «Описательное сочинение» по теории словесности, заданное преподавателем военной школы В. Т. Плаксиным, превращается под пером Лермонтова в апофеоз любимого города. В созданный в Петербурге героический пейзаж «Панорама Москвы» вложил он свой юношеский творческий опыт, свои раздумья. Сочинение в жанре описательной прозы возникло из того же источника, что и письма-исповеди старшей Лопухиной. Это, итог московской юности. Так когда-то пансионское сочинение «Поле Бородина» послужило подростку толчком для создания прозаического очерка в жанре исторического пейзажа. Военная школа не оставляла времени для литературного труда, но не могла приостановить творческого роста Лермонтова. Да и московское образование заложило прочные основы для будущего развития.
Школьное «описательное сочинение» Лермонтова создавалось в атмосфере происходивших в то йремя споров о Москве и Петербурге. Официальную точку зрения Лермонтов позднее сформулировал в романе «Княгиня Литовская», вложив эту мысль в уста дипломата: «Всякий русский должен любить Петербург… Москва только великолепный памятник, пышная и безмолвная гробница минувшего, здесь (в Петербурге.
– Т. И.) жизнь, здесь наши надежды». Возражая, в «Панораме Москвы» Лермонтов писал: «Москва не есть обыкновенный большой город, каких тысяча…у нее есть своя душа, своя жизнь… каждый ее камень хранит надпись, начертанную временем и роком, надпись, для толпы непонятную, но богатую, обильную мыслями, чувством и вдохновением для ученого, патриота и поэта!…» Сам он рано научился понимать язык исторических памятников, а в своем творчестве не раз обращался к историческому облику Москвы. Образы любимого города зарождались в его душе с ранних лет. Они впервые возникали в детском воображении, когда ребенком привозили его в Москву; они рождались и во время исторических экскурсий, которые подросток совершал с Зиновьевым, и во время самостоятельных прогулок юноши.
Мысль о непобедимости златоглавой Москвы Лермонтов воплотил в образе старого русского великана «в шапке золота литого». Стихотворение «Два великана» юный поэт написал в 1832 году в связи с двадцатилетием Отечественной войны. Позднее мысль эта перешла в поэму «Сашка». Для поколения Лермонтова Москва - город-герой.
Напрасно думал чуждый властелин
С тобой, столетним русским великаном,
Померяться главою и обманом
Тебя низвергнуты Тщетно поражал
Тебя пришлец: ты вздрогнул - он упал!
–
писал Лермонтов о Московском Кремле.
Колокольня Ивана Великого.
Литография 1830-х гг.
В доме на Пятницкой, сохранившемся после пожара, поэт внимательно всматривается в окружающие предметы, читая по ним повесть о нашествии врагов:
Сердитый Кремль в огне их принимал
И проводил, пылая, светоч грозный…
В «Панораме Москвы» петербургский юнкер писал: «Что сравнить с этим Кремлем, который, окружась зубчатыми стенами, красуясь золотыми главами соборов, возлежит на высокой горе, как державный венец на челе грозного владыки?… Он алтарь России…»
Попутно вспоминает и о своем трагическом герое - Наполеоне, осмелившемся поднять руку на великий город, встретивший его пожаром. Описывает свой любимый Петровский театр, который так часто посещал. Подчеркивает, что это произведение нового искусства и на нем Аполлон алебастровый (а не мраморный, как подобает древнему античному Аполлону), алебастровой была при Лермонтове и колесница. После пожара театра в 50-х годах XIX века алебастровый Аполлон заменен бронзовым, каким мы привыкли его видеть теперь на фронтоне Большого театра.
«Панорама Москвы», вероятно, создавалась не без полемики с Пушкиным, воспевавшим Петербург во вступлении к «Медному всаднику», напечатанном в январе 1834 года. Лермонтов не мог пройти мимо такого категорического утверждения: «И перед младшею столицей померкла старая Москва». В школьном сочинении он не имел возможности бросить решительный вызов Петербургу, как это сделал в поэме «Сашка», увидевшей свет через несколько десятилетий после его смерти: «Я враг Неве и невскому туману»:
Там жизнь грязна, пуста и молчалива,
Как плоский берег Финского залива.
Москва не то: покуда я живу,
Клянусь, друзья, не разлюбить Москву.
Возможно, что самый замысел показать Москву с высоты, возник у Лермонтова под впечатлением романа Гюго «Собор Парижской богоматери», произведшего на него сильное впечатление, о чем мы могли судить по роману «Вадим». Но так точно описать Москву «с птичьего полета» был он в состоянии только потому, что хорошо изучил и запомнил ее панораму, много раз любуясь ею с колокольни Ивана Великого.
Лермонтов-музыкант свой пейзаж Москвы озвучивает колокольным звоном. Он привык во всем искать чудесное, и ему кажется, что бестелесные звуки принимают видимую форму, что духи неба и ада свиваются под облаками в быстро вертящийся хоровод. В согласном гимне колоколов, как в оркестре, ему слышится рев контрабасов, треск литавр, и поэт создает свой героический пейзаж под аккомпанемент музыки Бетховена.
Глава II
АВТОР НИКОМУ НЕ ИЗВЕСТНОЙ ДРАМЫ «МАСКАРАД»