Лес за стеной
Шрифт:
Она достала из шкафа утюг.
— Складка, — показала на свою юбку. — Надо разгладить.
Церемонию вёл отец. По меркам городских храмов наш, маленький, домашний, казался скромным. Картины висели без золотых рам, а под алтарь был приспособлен обычный стол, накрытый красной скатертью до пола. Вдоль стен тянулись деревянные лавки. В больших храмах помещения делились колоннадой на зоны. Скамьи стояли ступенчато в пять — шесть рядов, окружая алтарь с трёх сторон, как в зрительном зале. За колоннами сидячих мест не было.
Переступив порог, Альб прежде всего потёр золотые рога — верил: это принесёт удачу. Его жена выглядела напряжённой и, опускаясь на скамью, запуталась в юбке. Обычно она чинно складывала руки на коленях, но сегодня пальцы переплетались, словно змеи в клубке. Поймав мой взгляд, Эсса вздрогнула и отвернулась. Возможно, волновалась, вспоминая собственную свадьбу.
В ожидании Раххан я накручивала на палец вылезшую из рукава нитку и пыталась побороть приступ тошноты. «Свадьбы не будет», — сказала сестра, а значит, что-то должно случиться.
«Что-то случится! Что-то случится!»
Сидеть на месте было мучительно. Хотелось пройтись, но как бы я выглядела, нарезая круги по храму? В кармане всегда лежала успокаивающая пилочка для ногтей, и я с трудом боролась с желанием её достать — вот что действительно смотрелось бы странно.
Среди гостей по стороны жениха были только мужчины: светловолосый юноша (сын от первого брака?) и дряхлый дед, похожий на супницу из маминого сервиза. С нашей — я, брат с женой и отец. Всего шесть человек, не считая жениха с невестой, — самая скромная свадьба на моей памяти. Даже в квартале пятиэтажек праздновали масштабнее.
«Где же ты? Ты же не решила сбежать?»
Будущий муж Раххан достал из нагрудного кармана часы. Кряхтя, опустился на лавку и тяжело упёрся локтями в колени. Обтянутый рубашкой живот свесился между ног.
Отец зажигал свечи на алтаре, когда дверь открылась и вошла Раххан. Пышная юбка сияла россыпью рубинов и колыхалась, как колокол. Первым в глаза бросился ослепительно роскошный наряд, затем я подняла голову — и вскрикнула в ужасе. «О Серапис, — я зажала ладонью рот, — что ты наделала!?»
Восхищённый вздох, раздавшийся в храме с появлением невесты, сменился потрясённым молчанием. Гробовой тишиной. По моим щекам потекли слёзы.
«Зачем? О Всесильный, зачем?»
Раххан шла, гордо расправив плечи, и юбка шелестела, как листья в лесу за стеной. Волосы были собраны в высокий пучок и закрыты ажурной сеткой. В ушах блестели рубины. А лицо от подбородка до скулы пересекал треугольный ожог — след от утюга.
Не так часто я видела отца потерявшим дар речи и никогда — утратившим контроль над собственной мимикой. Глаза распахнулись. Бровь нервно дёрнулась. Рот скривился, словно у безумного клоуна.
— Ты… ты… — прохрипел отец. Лицо раздулось и покраснело. — Что…
Сестра остановилась
— Мы так не договаривались! — закричал жених. — Кого ты мне подсовываешь? Она же была красоткой! Что у неё с лицом?
Резким движением отец сдёрнул с алтаря скатерть. Свечи, бокалы полетели на пол. Задыхаясь от гнева, он занёс дрожащую руку и…
— Я упала на утюг, — сказала сестра. — Так бывает.
— Вон! — не стерпел отец.
Но уйти не дал — догнал в коридоре, впечатал в стену и заорал, брызгая слюной:
— Внешность была твоим единственным достоинством! Кому ты теперь нужна, глупая, вздорная, испорченная девчонка?! Ничтожество! — он кричал и тряс Раххан, заставляя биться затылком о стену. Юбка шелестела. Волосы вылезли из-под сетки и влажными прядями облепили лицо. — Женщина создана, чтобы рожать детей! Но ты останешься одна! Обуза для семьи! — он замахнулся и хлестнул Раххан по щеке. — Что ты можешь предложить мужу? Ничего!
Я пряталась за лифтом. Альб вернул меня в храм и усадил на скамейку. Слов я больше не различала, но слышала крик, приглушённый стеной и закрытой дверью, а ещё — звуки ударов.
«Ты должен его остановить», — сказала я брату и поняла, что произнесла это в своей голове, мысленно.
— Ты должен его остановить, — повторила вслух.
Альб встал, сжал кулаки. И не сдвинулся с места. Эсса смотрела в никуда.
— Ну и семейка, — проворчал жених, закуривая. — Что это за отец, который не может приструнить собственную дочь?
«Супница из маминого сервиза» согласно крякнул в усы.
Крики стали тише, а звуки ударов — громче.
«Я должна что-то сделать», — подумала я и не сделала ничего.
Все притворялись оглохшими и ослепшими.
Наконец в коридоре стихло. Сквозь пелену слёз я увидела, как открылась дверь. Отец, красный, потный, взъерошенный, подошёл к жениху и что-то сказал, старик покачал головой, нечаянно наступил на упавшую свечу и поморщился.
— Должен вернуть деньги, — донеслось до меня.
Раххан переставляла на полке глиняные фигурки быков. Меняла местами, подносила к глазам и рассматривала. Она по-прежнему была в подвенечном платье. Сетка запуталась в растрёпанных волосах. Рукава, которые я так старательно подшивала, болтались, оторванные. Одна щека была розовой, другая — розовой с красным треугольником в центре.
— Ты совсем с ума сошла! Что с тобой стало?! Ты безумна! Безумна! В тебя вселилась Заур! Другого объяснения нет!
Я злилась. На Раххан. На свою беспомощность. Вспоминала идеально вылепленное лицо: скульптурные скулы, чёткие линии носа, белую кожу — и слёзы наворачивались на глаза. То, что сделала Раххан со своей красотой, казалось святотатством. Как она могла! Я чувствовала себя ограбленной. Будто стояла в тёмноте и держала в ладонях волшебный огонь — настоящее чудо — и вдруг его потушили.