Лес за стеной
Шрифт:
— Теперь ты не выйдешь замуж.
Раххан смотрела вперёд. Хотелось взять её за руку, но я не решалась.
— Если женихи от тебя откажутся, если ты навсегда останешься в отцовском доме… — меня передёрнуло, — они… отец и брат… ты же понимаешь… они сделают твою жизнь невыносимой. Или даже…
«Я не буду об этом думать».
Пальцы смяли холщовую ткань.
— Она со мной говорила, — глухо прошептала сестра и закусила губу. Кожа на лбу собралась складками.
— Она?
— Да.
Я нахмурилась:
— Кто — она?
Раххан повела плечом:
— Не
— И как она выглядела?
Сестра промолчала.
Солнце опускалось к ногам Сераписа, готовое исчезнуть за постаментом. Тени на асфальте удлинялись.
— Я её не видела, — сказала Раххан, когда я решила, что сестра не ответит.
— Она приказала тебе достать это? — я кивнула на сумку.
Раххан покачала головой:
— Нет. Ты не понимаешь.
Я и правда не понимала, но больше не приставала к сестре с расспросами: та рассказывала ровно столько, сколько считала нужным, и сейчас не была настроена на беседу.
Мы шли и шли, слишком погружённые в мысли, чтобы быть осторожными. Раххан прижимала к себе сумку бережно, даже благоговейно, словно несла младенца. Хотелось развернуть ткань и снова взглянуть на чудо, но просить об этом казалось неправильным.
«Отец нас убьёт».
Я представила, как забираюсь в машину: открываю дверцу отцовского пикапа и опускаюсь на скользкое кожаное сидение. Стискиваю руль влажными пальцами. Давлю на педаль. Колёса начинают вращаться, и горящая полоса заката над пустынной трассой — единственной, ведущей из города, — приближается, а красные башни, суровые статуи, бликующие свечки из стекла и бетона отражаются в зеркале заднего вида, маленькие, далёкие.
Меня бы задержали на первом же пропускном пункте. Да и водить автомобиль я не умела. Садиться за руль — преступление. В Ахароне для женщин преступление почти всё.
Мы обогнули трёхэтажный храм с крыльцом в виде бычьей головы. Я посмотрела на алеющее небо — и тут в тишине выстрелом раздалось:
— Стоять!
Я споткнулась. Раххан судорожно прижала к себе сумку. На другой стороне дороги под мерцающим фонарём стояли двое в красной форме блюстителей нравов. Патруль.
— Бежим! — крикнула сестра и толкнула меня в плечо, избавляя от оцепенения.
Туфли загрохотали по асфальту. Взорвали тишину безлюдных улиц. Поворот. Ещё один. Храм. Залитый бетоном пруд. Аллея Статуй с жуткими зрячими глазами.
«Если отец узнает…» — меня затошнило.
Оглянулась: стражи Сераписа бежали быстро, расстояние между нами стремительно сокращалось.
— Стоять! Именем Быка приказываю остановиться!
Нас догонят! Догонят! Догонят!
Жилые дома. Площадь с ненавистным столбом. Спина Раххан. Каштановые волосы, поймавшие последний луч солнца. Сестра скинула туфли и неслась босиком, оставляя на асфальте кровавые пятна. Я последовала её примеру и тоже избавилась от обуви. Иначе было не оторваться.
Если нас схватят, то что сделают? А вдруг потащат на площадь, бросят на колени и побьют палками в назидание остальным?
Быстрее, Раххан, быстрее!
Что же ты натворила?! Если попадёмся, если опозорим семью…
— К рынку! — крикнула сестра через плечо.
Я почти её догнала.
— Стойте, иначе будет хуже!
Да куда уж хуже? Отец наверняка об этом узнает…
Я разрыдалась.
Все будут показывать на нас пальцами, обсуждать случившееся. Ни одна семья не пожелает с нами породниться. Мы станем изгоями.
Я никогда — никогда! — не выйду замуж.
Я только что поставила на своей жизни крест!
Раххан споткнулась о бордюр и едва не упала. Схватилась за меня, пытаясь удержать равновесие.
Зашипела в лицо:
— Пару метров — и влево.
Мы сделали, как она сказала, и снова оказались между торговыми рядами. Бежали, не обращая внимания на мусор и вонь. Это была граница между благополучной частью города и трущобами, современными технологичными зданиями и нагромождением лачуг без электричества и воды. Если Раххан надеялась, что сюда, в этот лабиринт убожества, за нами не сунутся, то ошиблась. За спиной слышался нарастающий топот. — Они не должны увидеть нас с этим! — крикнула сестра, задыхаясь.
— Так брось! — я посмотрела на сумку.
Раххан упрямо поджала губы.
В сердце кололо от сумасшедшего бега. Ноги не чувствовались. Мы обогнули неустойчивую конструкцию из фанеры, как сбоку кто-то налетел на нас и толкнул в темноту — незаметную щель между домами.
— Тихо, — раздался голос, который я меньше всего ожидала услышать. — Отступите в тень и присядьте. Ни звука!
Альб вышел из укрытия. Мы забились в угол, опустились на корточки и, дрожа, прижались друг к другу.
Топот оборвался.
— Ты видел их?
— Кого?
— Девчонок. Нарушили комендантский час.
Пауза в два удара сердца.
— Видел.
Ногти Раххан впились мне в предплечье. Я повернула голову. Альб стоял в конце коридора, образованного кирпичными стенами. На его профиль падал свет из единственного горящего окна.
— Куда они побежали? Почему не остановил?
Брат сплюнул под ноги:
— Потому что вам, жирдяям, полезна физическая нагрузка. Сегодня не моя смена, и я не обязан делать вашу работу.
— Говнюк. Всегда им был. Завтра же расскажу Гилену о…
— А я расскажу о том, что вы… — голос Альба опустился до шёпота.
Мимо протопали двое. Красными тенями мазнули в полосе света. Грузный поправлял сползающие штаны, низкий и квадратный задел брата плечом. Альб вспыхнул. Обернулся, стиснув кулаки, но, видимо, вспомнил о нас и решил не рисковать.
— Уроды! — бросил вдогонку.
Он смотрел им вслед, уперев руки в бока, и ответные «любезности» таяли в воздухе, словно сахар — в чае. Затем сгорбился, точно сдулся, и ступил во мрак нашего убежища — свет заслонила надвигающаяся тень. Она росла, приближаясь, — чёрная фигура без лица — пока не заполнила всё пространство и не нависла над нами карой божьей. Нас с сестрой, сцепленных в клубок страха, вздёрнуло на ноги. Я ощутила рядом движение воздуха и услышала звук, похожий на шлепок плети. Раххан вскрикнула, скорее, удивлённо, чем болезненно. Я успела морально подготовиться, когда уже моя голова описала дугу, а щека загорелась.