Лесная избушка Анатолия Онегова
Шрифт:
Встретить в лесу кабана, белку или лося и понаблюдать за ними могут многие. Увидеть осторожного медведя уже редкость. Но найти, понаблюдать за редким и скрытым животным, а главное – разглядеть в его характере и поведении то, что не видят другие, это уже и есть редкое и самобытное мастерство. Им по праву обладал Анатолий Онегов. А до него таким талантом владели писатели-натуралисты Сабанеев, Кайгородов, Формозов, Зворыкин, Скребицкий, Спангенберг, Бианки. Не так уж их и много было. За рубежом тоже маловато было натуралистов-исследователей – Сетон-Томпсон, Гржимек, Джой Адамсон, Эттенборо, Линдблад. У всех этих писателей учился постигать тайны природы и я, когда шел в лес, и когда садился за рабочий стол писать очерки и рассказы.
Отличалось ли мастерство Онегова от мастерства других именитых натуралистов? Для меня ответ на этот вопрос кроется в простом – когда я начинаю читать книги Онегова, то
Иначе откуда в рассказе Онегова «На пасеке», опубликованном в журнале «Вокруг света» в мае 1977 года, столь много переживаний за жизнь медведя, которого он караулил с ружьем на пасеке в стороне от одной из деревушек Горного Алтая. Местные жители размещали ульи на лесных полянах, богатых чистым разнотравьем. Там обычно появлялся медведь с громадным желанием полакомиться медом. В полночь он снимал крышки с ульев, вытряхивал рамки и начинал пиршествовать. Спасти от разорения своего друга-пчеловода Романа и вызвался Онегов. Три ночи сидел в засаде. А когда осторожный медведь пришел на пасеку и начал разбойничать и поедать соты, писатель ослепил его фонариком и сделал два выстрела… Но ружейные залпы имели всего лишь воспитательное значение, так как направлены были не на зверя, а в лес. Онегов затер глиной следы от пули в стволе дерева и сказал пчеловоду неправду, что долго преследовал косолапого воришку, но убить его из-за темноты не смог, а лишь ранил. Зато он так устрашил зверя, что тот больше не появится на пасеке. Так оно и вышло.
Изучая жизнь медведя во всех её проявлениях, Онегов стремился постичь его характер: способен ли тот быть самим собой, чем отличается от других подобных ему особей и соблюдает ли он законы природы. К примеру, один из таких законов гласил – «клыки как средство жить только сильному». Чтобы разгадать его суть, ученым следовало проводить эксперименты. У Онегова был иной путь – продолжительное, пристальное наблюдение в дикой природе. Выследив медведя, он шел по его следам и становился очевидцем всего происходящего… Редко кто из писателей-натуралистов способен был в этих условиях днями и ночами, превозмогая и природные бедствия, и бытовые неудобства, находиться рядом с медведем и поминутно фиксировать его жизнь. Онегову это не просто удавалось, он сам вживался в образ медведя, а затем смотрел на природу его глазами. Именно этот метод наблюдения позволил писателю разгадать многие медвежьи законы поведения.
В книге «Они живут рядом со мной», изданной в московском издательстве «Современник» в 1989 году, я нахожу много подтверждений данному выводу. Онегов долго следил за тем, как медведь вел успешную охоту за лосем, нарушая как помеченные границы личных территорий, так и чужие. Наблюдал и само пиршество. Но значительным открытием стало иное событие. Оттащив свою добычу в густой ельник, медведь закидал её лапником и снегом, надеясь вернуться сюда на следующий день. Однако его опередил другой медведь. Почуяв запах крови, он тотчас решил поживиться за чужой счет, нашел задранного лося и остановился. Пройдя по его следам, Онегов понял, что чужак покрутился возле туши и удалился, не решившись вступить в схватку с удачливым собратом. Причём к чужой добыче он приходил и на следующий день. И вновь уходил ни с чем.
Вывод Онегова в книге был неожиданным: «По всему получалось, что и медведи, упрямые индивидуалисты, не знакомые ни с какими правилами стаи, стада, тоже уважали право собственности собрата на добытую пищу».
Каждая новая книга писателя пополнялась рассказами, продолжающими открывать загадочный, малоизученный мир лесного хозяина – медведя. Я читал их запоем и не переставал удивляться, каким разнохарактерным может быть хищник – то наглым и коварным, а то добродушным и любознательным. Соглашался всегда с автором, что если не провоцировать его на агрессию, то он не проявит к человеку враждебности. Дело не столько в том, что у всякого зверя живет природный страх перед человеком, а в том, что у медведя есть понимание опасности покушения на него, за которым неминуемо последует возмездие. Есть также мудрость и осторожность. В рассказе «Шалый медведь», вошедшем в книгу «В медвежьем краю», Онегов описывает, каким образом хищник предупреждает его о том, что он нарушил границы его владений: «Медведь шумно бродил вокруг меня по кустам, сердито ворчал, стараясь объяснить мне, что он недоволен моим появлением в лесу, а я вынужден молча принимать медвежьи угрозы и даже не мог возразить против предъявленных мне обвинений». Почему писатель молчал, не рычал в ответ, не угрожал, а тихо отступал в сторону? А ему была понятна правда зверя, у которого люди нарушили границы его хозяйства. Вот они ходят по медвежьим владениям, шумят, собирают его ягоды, охотятся, да еще пилят-рубят вековые деревья. И когда Онегов идет на уступки хозяину леса, то конфликт тотчас гаснет, а при последующей встрече медведь уже благосклонно реагирует на него.
На счету писателя не один десяток столкновений с лесным зверем, и все они заканчивались мирно.
Порой косолапый даже использовал уступчивость и душевную расположенность к себе писателя – подходил к его лесному домику у озера и бродил вокруг. При появлении хозяина открыто выказывал своё присутствие и быстро уходил назад. Вначале его частые появления не пугали Онегова, так как он с утра до вечера уплывал на лодке ловить рыбу. Однако чем чаще стали наезжать к нему гости, тем больше вставал вопрос общей безопасности. Нужно было найти способ отвадить медведя… Если однажды, заметив на крыше своей избушки хулиганистую росомаху, он вынужден был выстрелить ей вслед, то косолапого так пугать было нельзя. Он хорошо помнил, что медведь добродушен и не желает ссориться, однако памятлив на обиды. Пришлось идти на хитрость – просить сыновей пожить с собакой неделю в избушке так шумно, чтобы рыжий лохматый сосед больше сюда не приходил. Онегов предвидел и знал, что медведь ко всему прочему обладает талантом чутко улавливать всякие изменения в природе. Если раньше он четко отмечал изменения в распорядке дня писателя, уход его на рыбалку, приготовление ухи, то появление в избушке чужих людей с плохими намерениями тем более попадало в его поле зрения, раздражало и отпугивало.
По книгам Онегова я усердно учился азам наблюдения за птицами и зверьем. Ни один урок натуралиста не проходил даром. Прочитав повесть «Черепок» в книге «Еловые дрова и мороженые маслята», я понял, что, собираясь в поход в лес, следует обязательно брать с собой блокнот и карандаш. Записать увиденное – значит, сохранить в памяти достоверные детали и факты. Но фиксировать нужно не только собственные открытия, но и рассказы других очевидцев. Так делал сам Онегов. В книге «Здравствуй, Мишка!» он, к примеру, вспоминает рассказ лесника Виктора Герасимова о том, как умирают медведи на лесной тропе. Та история запоминающаяся и выглядит так – они «вытягивают впереди себя последний раз уже слабеющие совсем лапы и тяжело опускают на землю между лапами большую, лобастую голову».
Научил меня Онегов и составлять карты лесных прогулок. На моих чертежах были отмечены гнездовья филинов и вяхирей, токовища тетеревов и глухарей, грибные и ягодные места. Карты Онегова, безусловно, были поважнее и посолиднее – на них были нанесены и границы Медвежьего Государства, и расположение трех медвежьих домов, в том числе владения Черепка.
Иногда перед тем, как отправиться в далекий лес и понаблюдать за животными, я перечитывал некоторые страницы его книг. Они вдохновляли, напутствовали, звали в дорогу. Я брел березняками и повторял только что прочитанные строки любимого писателя: «Были встречи с озерами и реками, с людьми и зверем. Но эти встречи пока не остановили меня, не остановили рядом с собой надолго, и я шел и шел дальше, мечтая добраться до настоящих нехоженных дебрей, до самых глухих озер, где до меня давно уже никто не ловил рыбу. И чем дальше я шел, тем отчетливей понимал, что там, в настоящем лесу, придется мне все время жить бок о бок с соседями, серьезными и сильными, может быть, и опасными, если я смогу ужиться рядом с ними. Что делать, если хозяином в настоящем лесу живет пока ещё бурый медведь».
Если я забывал, как можно обнаружить скрывающегося в зарослях зверя, то садился на пень, открывал рюкзак и доставал книгу Онегова и заново читал, подбадривая себя его уроками. А он писал откровенно и увлеченно: «Уже потом, когда смело бродил по тайге, шагал по медвежьим тропам, я научился почти безошибочно определять, что медведь находится рядом со мной. Помогали мне здесь и слух, и обоняние – у медведя, как и у каждого животного, есть свой особый запах, и этот запах большого всеядного животного можно уловить при некотором опыте на значительном расстоянии. Помогало мне заранее узнать о близости зверя и ещё какое-то не всегда точно определенное чувство, которое я называл для себя чувством зверя… Ты ещё вроде и не слышал легкого треска сучка под медвежьей лапой, вроде ещё и не уловил запах зверя, но уже точно знаешь, веришь сам себе, что зверь рядом, что он идет в твою сторону, приближается… И я почти никогда не ошибался».