Лесная крепость
Шрифт:
Но оберштурмфюрер проорал снова, с прежней чертенячьей лихостью:
– Вперё-ёд!
Партизаны карателей ждали. Чердынцев выслал вперёд дозор – трёх человек, чтобы те предупредили о подходе немцев. Предстоял бой самый тяжёлый, пожалуй, из всех, что отряду их приходилось когда-либо вести.
К вечеру, уже в темноте, вернулся один из дозорных, невысокий черноглазый партизан с бледным лицом, доложил:
– Вряд ли немцы будут сегодня нападать… Остановились в лесу, разожгли костры, подкрепляются. Еда у них знатная – консервированная колбаса в банках. От вкусного духа её даже волки перестали выть.
– Далеко отсюда они остановились? – спросил Чердынцев.
– Километра три будет. Может, чуть поболее… Но ненамного.
– Что ж… Если гора не идёт к Магомету, то Магомет идёт к горе. Может, нам по-тихому навестить их? А?
Ломоносов, присутствовавший при докладе, вспыхнул, как свечка, азартно потёр ладони.
– Я бы сделал это обязательно, товарищ командир!
– Тихо, тихо, Иван! Спешка нужна, знаешь, где? И когда?
– Так точно, знаю.
– А раз знаешь, то не суетись. Уж коли немцы устроились на ночлег, так сон им мы обязательно испортим. Это ежу понятно.
– «Ежу понятно» – это хорошо, товарищ командир. Значит, устроим фрицам маленькое Ватерлоо!
– Ого, как высоко ты хватил, Иван! Ну, Ломоносов!
– Это я так. В голове что-то закоротило и выскользнуло прямо на язык.
В минном поле сделали временный проход, в него бесшумно, бестелесно – даже теней не было видно – проскользнули двадцать человек. Самые надёжные, самые боевые партизаны, в которых Чердынцев был уверен, как в самом себе. Руководить «маленьким Ватерлоо» ушёл Ломоносов. Бижоев с сапёрами остался ждать их у минного прохода, чтобы, как только смельчаки вернутся, незамедлительно заткнуть горлышко бутылки пробкой и поставить мины обратно.
Ночь обещала быть, похоже, ветреной, чёрная, недобрая, с трескучим шумом еловых лап, заглушающим неосторожные шаги, – погода такая была на руку партизанам, и если ветер не стихнет, это будет то самое, что надо, лишь бы ветер не сбавил своих оборотов.
Остановку сделали и старшина Иванов с Кузьмой Бойко, они уже почти догнали хвост колонны и могли бы напасть на карателей, но не делали этого: нападать надо было, когда гитлеровцы затеют бой и втянутся в него. Сейчас нападать бессмысленно: часть отряда просто развернётся, прихлопнет двух пулемётчиков и спокойно двинется дальше.
Удивило партизан другое: немцы шли с неприкрытым хвостом, обычно задница у таких колонн прикрывается обязательно – выставляется замыкающий дозор с пулемётом, по снегу шустро, как мыши, бегают долгоногие немчики, обшаривают глазами пространство, страхуются, иногда для острастки дают пару очередей в пустоту, от которых страдают только деревья, в общем, прикрытие делает своё дело. А тут – ничего.
– Удивительная штука, – поняв это, произнёс Иванов и недоумённо поцокал языком. – Ведут себя, как в какой-нибудь Бельгии, а не в России. Но это же Россия!
– Ну что будем делать? – спросил его напарник хмуро – не в настроении был, устал.
– Оттянемся малость назад… – Старшина решительно потыкал пальцем себе за спину, в глубину леса. – Рассупонимся, коней покормим, сами поедим…
Так и поступили.
Отошли на полкилометра и устроили привал. Бойко хвоей обтёр потную спину битюга, весь день безропотно волокшего сани (пристёгнутый сбоку конь помогал ему мало, всё-таки для этого нужна специальная упряжь), похлопал ладонью по могучему крупу.
– Хороша машина! В партизанском лагере может здорово пригодиться.
– Погоди! – остепенил его старшина, зло пожевал губами. – До лагеря надо ещё добраться. И в живых остаться надо.
На морды битюгов накинули прорезиненные мешки с кормом – у аккуратистов немцев для каждого коня была приготовлена своя персональная «едальня», завели в тихое, окружённое молодыми елками место, Бойко похлопал по спинам битюгов:
– Ну а насчёт питья – извините! Закусите снегом.
– Снег – это тоже неплохо, – одобряюще произнёс старшина, также похлопал по конским спинам. – У меня в роте было полтора десятка лошадей. Более преданных человеку существ, чем лошади, по-моему, нету.
Для костра вырыли яму – нашли снеговую насыпь, нанесённую ветром, вгрызлись в неё. Костёр в такой яме бывает невидим совершенно, только в небо уползает переливающийся пятак света, ложится нехотя на облака, и всё, – ватная облачная масса поглощает всякий отсвет, съедает его без остатка – ничего не оставляет.
Подойти близко к лагерю карательной группе Ломоносова не удалось – оберштурмфюрер Клёст на этот раз действовал по всем правилам военной науки: выставил посты, окружил ими лагерь, в одном месте по движению колонны даже ручной пулемёт велел держать наготове – «МГ» с длинным дырчатым стволом, немцы любят такие пулемёты устанавливать в мотоциклетных люльках и сажать за них неподвижных боровов в рогатых касках… И ещё что было плохо: ветер неожиданно стих и все звуки лесные попрозрачнели. К лагерю нельзя было подползти незамеченным и по другой причине: на одном из постов сидел специальный ракетчик, который обвешивал небо ракетами, делал это без перерывов, в мёртвенно-синеватом свете ракет всё было хорошо видно – не хуже, чем днём, всякое малое движение засекалось немедленно. Едва в небе стоило погаснуть одной ракете, как на её месте уже горела, шипя сыро, искрясь и плюясь огнём, другая.
Ломоносов попробовал в одном месте подползти поближе к посту, разглядеть его, но повернул назад – понял, что сейчас его засекут.
В другом месте произошло то же самое – три фрица в касках, ощетинившись автоматами, буравили ночное пространство круглыми испуганными глазами, фиксировали каждое движение, даже лёгкий бег белого пуха по снеговой корке, подбиваемого воздухом, и тот не оставался незамеченным.
Маленький солдат задумался. Можно, конечно, уничтожить один из постов и напасть на лагерь, но успеха в ночном бою им всё равно не видать: фрицы не спят, а бодрствуют, у всех костров сидят, нахохлившись, похожие на ворон немецкие солдаты, мёрзнут, горбятся, чихают, никто о сне даже не думает – боятся партизан. И правильно делают, что боятся. Но если Ломоносов нападёт сейчас на лагерь, то угодит под гибельную лавину огня.
Надо уходить отсюда. Он с сожалением развернул своих людей, скомандовал им шёпотом:
– Возвращайтесь в лагерь. Маленькое Ватерлоо отменяется.
– А вы?
– А я ещё задержусь минут на десять, поприкидываю, что можно сделать завтра… и сегодня тоже.
Бойцы уползли бесшумно – ни одна ледышка под ними не скрипнула, ни один сучок не хрупнул перемороженно… А Ломоносов надумал вот что: раз не удастся тряхнуть фрицев по-большому, то надо тряхнуть их хотя бы по мелочи, пощипать…