Лесная крепость
Шрифт:
Поэтому Бижоев ждал. Ждал той самой минуты, когда можно будет повернуть железную головку ключа, послать разряд тока к мине.
Первыми по противотанковой мине прошли каратели из охранения, ничего не заметили, потом – полицаи, их оберштурмфюрер перевёл из последних замыкающих рядов вперёд, в голову колонны, за полицаями двигались эсэсовцы, за ними – полевая команда.
Когда колонна в чёрной форме достигла крайней мины, которой Бижоев дал номер один (мина номер два приходилась на середину эсэсовского отряда, а третья – на полевую команду), Бижоев повернул ключ «адской» машинки… Под эсэсовцами разом разверзлось болото, под самые облака плеснулась чёрная вонючая гниль, человек двенадцать карателей мгновенно очутились в проломе, в булькающей засасывающей жиже, остальные с криками оттянулись в стороны… Бижоев усмехнулся недобро: вместо того чтобы спасать угодивших в подрыв сарделькоедов, фрицы спасают свои шкуры, себя самих. Он перекинул на разрядные шпеньки концы провода, ведущего к третьей мине, крутанул рукоять динамо-машины, добавляя в цепь энергии, и повернул ключ. Над полевой командой взметнулось чёрное облако, болото басовито вздохнуло, отзываясь на взрыв, заколыхалось, задрожало пьяно, промороженная твёрдая корка проломилась сразу в нескольких местах, белый, завораживающий своей чистотой снег сделался чёрным.
Последней Бижоев взорвал мину, имевшую номер один.
– Цурюк, цурюк! – кричал командир карателей, размахивая «парабеллумом».
– Дурак! – презрительно сплюнул через нижнюю губу Бижоев, натянул на себя белую ткань, защепил её под горлом булавкой и неспешно пополз в сторону. – Пистолетик-то тут при чём?
Следом за собой на шнуре он поволок «адскую» машинку – ей ещё предстояло поработать.
Крики, раздававшиеся на дымящемся почерневшем болоте, его больше не интересовали.
Он не видел, как один из эсэсовцев, вооружённый не «шмайссером», как все, а длинноствольной винтовкой, поспешно размотал полотенце, накрученное на трубу оптического прицела, и, отбежав в сторону, присел на корточки.
Вскинул винтовку, прильнул к прицелу, повёл стволом по болоту. Опытный вояка, он хорошо понимал, что подрыв танковых мин мог совершить только человек, следивший за ними, по-другому быть просто не могло. А раз это так, то, значит, человек не мог далеко уйти, он где-то здесь…
Вполне возможно, на болоте и находится.
Он не ошибся – нащупал Бижоева, когда тот уже считал, что ушёл…
Эсэсовец удовлетворённо цокнул языком, притиснул покрепче к плечу приклад винтовки и выстрелил.
Бижоев не понял, что же его так здорово поддело под лопатки, какая такая сила, вскрикнул задушенно, стараясь убыстрить своё движение и уйти от последующего толчка, но мощное послушное тело неожиданно отказалось повиноваться ему, сделалось вялым, бессильным…
За первым толчком последовал ещё один – эсэсовец выстрелил во второй раз, добил Бижоева.
И плыл теперь сержант Бижоев по кровавой каше, видел солнце и горы кавказские, слышал, как ласково журчат ручьи весенние и цветут дивные южные цветы. И ещё он увидел около самого своего лица ягоды, которых на его родине не было, не водились – сочные, красные, душистые, легко отделяющиеся от белых звёздочек, райским вкусом своим мигом вышибшие сладкую слюну у сурового сержанта…
Это была земляника. И водилась она только в России.
Видел Бижоев землянику и умилился ей недолго: через несколько мгновений не стало ни солнца, ни гор, ни цветов – всё исчезло. Бижоев ткнулся головой в снег, подтянул к груди ноги и застыл.
Снайпер-эсэсовец ласково похлопал винтовку ладонью по прикладу – хороший механизм сработан на оружейных заводах Германии. Не обращая внимания на суматоху, творившуюся вокруг, он достал из кармана утеплённой куртки перочинный ножик и быстрыми точными движениями вырезал на прикладе винтовки очередную зарубку. Посчитал зарубки, которые вырезал ранее, вместе с новой насечкой их было шестнадцать.
Эсэсовцы тем временем оттянулись со зловонного, испачканного грязью поля на край, остановились, ожидая распоряжений оберштурмфюрера. Полевая команда с полицаями оттянулась ещё дальше. Оберштурмфюрер достал из сумки карту, углубился в неё.
– Здесь мы не пройдём, – наконец объявил он, – болото! Удивительно, что русские заминировали его, могли бы и не минировать, тут обозначено… – Он встряхнул карту в руке. – Обозначено, что болото не замёрзает даже зимой. Идем в обход.
К командиру группы подошёл снайпер. Прицел винтовки он заматывать не стал – понятно сделалось, что винтовочка скоро может пригодиться.
– Оберштурмфюрер! Я подстрелил русского, который заминировал болото.
– Отлично! Я видел это. Будем надеяться, что минёров у партизан больше нет.
– Мне тоже кажется, что это так, оберштурмфюрер!
Клёст призывно махнул рукой: вперёд, в обход болота! Первым ступил на нетронутый, чистый снег – здесь, на целине, где ни одного следочка нет, нет даже отпечатков птичьих лап, вряд ли могут быть мины.
Пройдя метров двадцать, он остановился, несколькими взмахами руки подогнал отстающих, затем послал перед собой боевой дозор: партизаны находились близко, их дух буквально витал в воздухе, поэтому отгородиться от них хотя бы боевым дозором – дело нужное. Жаль солдат любимого фюрера, нырнувших во имя Германии в вонючую болотную глубь, но ещё более будет жаль, если кто-то снова пойдёт на грязное дно либо угодит под пулю какого-нибудь бородатого разбойника.
Болото обошли без осложнений, вот только времени на это потеряли уйму, что злило оберштурмфюрера очень – он кипел, негодовал, плевался, но делать было нечего. В Росстани он услышал недурную русскую пословицу: «Поспешишь – людей насмешишь». Глупые люди русские, а пословицу придумали умную: спешить нельзя.
Когда сделали привал, Клёст оглядел своих подопечных эсэсовцев и проговорил жёстко, металлическим голосом чеканил слова, будто монеты:
– Пленных не брать! Скоро мы вступим в прямую схватку с русскими, они будут прижаты к реке и никуда уйти не смогут, начнут сдаваться десятками, если же спустятся на лёд – мы расстреляем их с берега из пулемётов… Поэтому патронов не жалеть, пленных не брать. – Потом он перешёл к полевой команде и повторил тем же металлическим голосом: – Пленных не брать!
Несколько человек посмотрели на него без особого интереса и хмуро кивнули в ответ.
Клёст раздражённо поморщился и отвернулся от усталых, сидевших прямо на снегу солдат. Была бы его воля – он всех бы их засунул куда-нибудь под город… название этого города он так и не запомнил. Калинин – это слишком коряво для утончённого арийского уха.
К полицаям Клёст не пошёл, поскольку знал – эти партизан щадить не будут, поскольку боятся их, как огня, и партизаны полицаев щадить тоже не будут… Возвращаясь к эсэсовцам, Клёст обратил внимание, что над немецким войском летает много ворон – похоже, они двигались вместе с ним, эти любители мертвечины. Что ж, немецкие солдаты накормят их вволю…