Лесной фронт. Дилогия
Шрифт:
— Убивать тебя никто не собирается. — Я снова повернулся к женщине. — Эти четверо ублюдков приговорены к смерти за то, что участвовали в нападении на наш отряд. И заодно — за все остальное. Так и скажешь, если тебя спросят. Поняла?
Первая попытка стащить женщину с печи закончилась для Дениса парой глубоких царапин на правой руке. Когда боец потянулся к ней, женщина завизжала и принялась отбиваться. Замолчала она только после того, как я прикрикнул и клацнул затвором «парабеллума», давая понять, что либо придется подчиниться, либо никто церемониться не будет. Впрочем, Денис особо и не церемонился — ни когда стаскивал
Через десять минут, которые понадобились для того, чтобы начисто вымести из дома все съестное да найти еще кое-что, могущее нам вскоре понадобиться, мой маленький отряд уже, поторапливая связанных пленников, уходил к лесу. Немцев мы не тронули. Их больше, чем нас. Но не только это послужило причиной такого милосердия — за полицаев немцы вряд ли станут мстить жителям села. А вот если они обнаружат утром десять «арийских» трупов, то вполне можно ожидать здесь в скором времени айнзацкоманду.
— Ну что, сволочи… — Мы остановились в подлеске, лишь чуть углубившись в него. Полицаев грубо бросили на землю, и, пока они, мыча, копошились, я шепнул Крышневскому и Новаку готовить все для их казни. Чего зря терять время? — Давайте поговорим.
Повинуясь моему жесту, Казик быстро освободил рты полицаев от кляпов и отступил в сторону.
— Нема про шо нам с тобой говорить, погань краснопузая! — отдышавшись, выплюнул «храпун», которого я стащил с печи. — Все одно расстреляешь. Ну, то стреляй, не тяни!
— Стрелять? — Я вытащил из-за пояса пистолет и присел перед полицаем на корточки. Посмотрел на остальных троих — молчат. Один все вертит головой, будто надеется, что вот-вот из-за кустов выскочит помощь, второй насупленно буравит меня взглядом, а третий не сводит глаз с говорившего.
— Стрелять? — повторил я. — Это ведь можно по-разному. Я могу тебе пустить пулю в лоб, а могу прострелить тебе колени. Потом — локти…
В голову пришло, что все это очень походит на кое-какие фильмы, которые я смотрел в будущем. Там тоже герой, в основном — отрицательный, вот так грозил кому-то, обещал отрезать по пальцу за каждый неверный ответ… Пошлость какая! Однако я продолжил.
— …и совсем не обязательно, что я тебя убью после этого. Истекай себе кровью. Или, если тебе не повезет, кто-то тебя найдет здесь и выходит. И будешь ты дальше жить инвалидом, который на своих ногах передвигаться не может, и своими руками даже ложку не удержит.
— Та шо ж вы за люди такие! — внезапно обозвался один из ранее молчавших полицаев. Молодой парень, которому и двадцати нет. — Души у вас нема!..
Я поднял руку, останавливая рванувшегося было вперед Дениса. Послушаем, что еще нам полицай расскажет.
— …Как пришли сюда, то хату забрали, батька до Сибири погнали… Ни за шо! Церквы взрываете! Священников стреляете! — продолжал тем временем полицай. — Пытать нас хочете? Так пытайте!
На какое-то время повисла тишина. Только сипло дышал паренек, бросивший нам оскорбление. Что ему ответить? Да, после прихода советской власти на Западную Украину здесь началось все то, что остальная часть Советского Союза пережила еще в конце двадцатых — начале тридцатых. Раскулачивание, коллективизация, репрессии… Конечно, этому пареньку, чья семья пострадала от рук большевиков, не за что любить советскую власть. Но это не значит, что ему надо было переходить на сторону немцев!
— Немцы
С каждым словом огонь в глазах полицая все угасает, взгляд уже не светится такой уверенностью. Возможно, он уже и сам задумывался об этом. Задумывался, но боялся себе признаться, что, желая отомстить тому, кого считал дьяволом, продал душу другому дьяволу — гораздо худшему.
— …Из-за чего бы ты ни пошел служить немцам, — продолжил я, — ты виновен в том, что служишь ИМ. В том, что не повернул оружие против них, когда увидел их преступления. Так что не надо разбрасываться обвинениями и говорить о душе.
Я убедился, что никто оспаривать сказанное не собирается. Мой оппонент опустил глаза и красноречиво молчит. Остальные полицаи тоже не выказывают желания как-то прокомментировать сказанное. Шпажкин, правда, явно сдерживается — видно, что моя речь ему не по нраву. Но это — его проблемы. Ничего особо крамольного, как мне кажется, я не сказал. А даже если сказал, то к особисту он не побежит жаловаться. Я здесь и командир, и особист, и трибунал в одном лице.
— Сколько человек было захвачено живыми в партизанском лагере? — вернулся я к главному вопросу.
Слава богу, применять иные методы устрашения, кроме словесных, не пришлось. И не из-за того, что полицаи сильно испугались моих угроз или раскаялись в своих преступлениях. На сотрудничество пошел тот самый паренек, который только что обвинял нас. Видно, совесть у него все же осталась. Остальные полицаи молчали, но вряд ли они знали больше. Мишко — так представился молодой полицай — начал с рассказа о нападении на лагерь. Полицаи действительно ничего не знали до того момента, как еще до рассвета их чуть ли не пинками разбудили немцы, погрузили в машины и повезли в лес. Каких-либо объяснений удостоился только старший — тот самый «храпун» — Степан Гачинский. Что ему говорили немцы, он сам нам не сказал, но со своими людьми Гачинский был предельно краток: «Идем до лесу бить партизан». Когда кольцо вокруг лагеря сомкнулось, немцы послали вперед полицаев, собранных со всех окрестностей. Не хотели, сволочи, рисковать своими «арийскими» шкурами! Пусть, мол, прислужники идут вперед — падают под огнем партизанских секретов. А немцы, в свою очередь, подавляли обнаруженные позиции партизан минометным огнем. Так и дошли до самого лагеря. Однако партизаны, которых успел предупредить Максим Сигизмундович, успели организовать оборону. Отступать, зная об окружении, они, похоже, и не пытались. Вот тогда уже в бой пошли отборные немецкие части. В том числе эсэсовцы. В течение нескольких часов все было кончено.
— …Наших с полсотни полегло, — говорил полицай. — Сколько немцев — бес его знает.
— В плен сколько человек взяли? — повторил я первоначальный вопрос.
— Чуть больше десятка, — ответил Мишко. — Пораненные все были, но легко. Тех, хто сам идти не мог…
— Понятно, — перебил я. Сам понимаю, что они с тяжелоранеными сделали. — Командира в плен захватили?
— Не знаю, хто у них командиром был. Я видел только, как их до машин вели.
— Все остальные точно убиты? Никто не прорвался?