Лесной фронт. Дилогия
Шрифт:
— Доктор, встряхнитесь! — Я подошел к Максиму Сигизмундовичу. — Не время сейчас. Работать надо.
Следующие два дня ушли на подготовку. На этот раз я постарался все спланировать более тщательно. Максим Сигизмундович остался с нами. После всего, что узнал, доктор просто не мог заставить себя вернутся в Тучин. То ли боялся сорваться, то ли еще по какой-то причине. В любом случае у меня против этого никаких возражений не было. Врач всегда может пригодиться. А врач, который может безбоязненно ездить в город, — тем более. Хотя я бы не сказал, что безбоязненно. Уговаривать Максима Сигизмундовича снова отправиться в Ровно пришлось не меньше часа. Это действительно было необходимо. Во-первых, следовало выяснить, где происходят расстрелы. О таких вещах в городе должен знать каждый, хотя расспрашивать об этом прямо — слишком опасно. В общем, если доктор что-то разузнает, то хорошо. Если нет, то найти такое место и самим будет не очень сложно — сомневаюсь, что рядом с новоявленной столицей есть много мест, где периодически звучит стрельба. Во-вторых, доктору было поручено сделать кое-какие покупки. С этим проблем возникнуть не должно было вообще. Несмотря на жесткий режим безопасности в городе, люди продолжают жить и нуждаются во многих вещах. Если принять во внимание, что Ровно — это город, то его население должно нуждаться в первую очередь в еде. Здесь ведь гораздо сложнее с продуктами, чем в селах — мало у кого есть свои огороды, скотина. Магазины, оставленные немцами для удовлетворения нужд местного населения, вряд ли смогут удовлетворить все потребности людей — большинство продуктов ведь направляется на нужды армии, а простым людям, тем более — низшего сорта, достаются лишь остатки. Так что все это должно способствовать развитию если не полноценного черного рынка, то хотя бы натурального обмена, когда люди меняют свое имущество на хлеб.
Вот и поставил я доктору задачу пошарить на таких толкучках — приобрести простыни, с помощью которых мы сможем хоть как-то замаскироваться на снегу, несколько комплектов одежды поприличнее, в которую при случае можно переодеться самим или переодеть тех, кого сможем, если операция пройдет успешно, спасти от расстрела, и еще кое-что. Собственно, в этом, если не считать «обсасывание» плана, чтобы постараться учесть все мелочи, и заключалась вся подготовка. Дальше мы просто сидели и ждали. Ожидание закончилось утром третьего дня.
Для разнообразия фортуна все же решила нам улыбнуться. Максим Сигизмундович, кроме большинства из того, что он должен был купить, привез и хорошие новости. В Ровно действует подполье!
— Я по базару ходил, так смотрю — люди засуетились, забегали. — Доктор, еще немного бледный, заметно воспрянул духом и говорил уже гораздо бодрее, чем после прошлого посещения Ровно. — Немцы нагрянули, ловили кого-то. А бабка, у которой я одежу покупал, говорит, шо хто-то листовки по базару раскидал…
В общем, после того, как неизвестные швырнули в народ пачку листовок, все окрестные патрули бросились ловить подпольщиков. Но поймать кого-то в толпе, да еще в сутолоке возникшей при виде набежавших со всех сторон вооруженных солдат, конечно же не удалось. Как не удалось и Максиму Сигизмундовичу определить, кто же все-таки был виновником всей этой суматохи. Ну да ладно. Главное, что теперь мы знаем, — есть что искать. И поискать придется, потому что спросить, где находится место, в котором приводятся в исполнение приговоры, доктор побоялся.
Долго отдыхать доктору не пришлось. Примерно через час после его возвращения я дал команду выступать. Может, это и неразумно — передвигаться по открытой местности на оккупированной территории при свете дня, но я счел еще более неразумным подойти к Ровно, кишащему немцами, утром. Лучше уж засветло прокатиться на санях по пустынной степи, а вокруг города ходить в темноте. Начать поиски я решил с Сосенок — места, где было уничтожено пятнадцать тысяч евреев. Если немцы решили устроить там массовое захоронение, то вполне могут хоронить там же и тех, кого расстреливают небольшим числом.
До места мы добрались без приключений. По пути нам не встретилось ни одного человека — пусть степь и изрезана сетью дорог, но здесь было довольно путей, которыми можно пройти, не приближаясь к ним. Так и вышло. Сани въехали в небольшую рощицу спустя несколько часов после того, как стемнело.
— Там траншея огромная. — Вернувшийся из разведки Дронов указал на дальний край рощи. — Метров сто от последних деревьев. Закопано давно — не меньше недели назад.
Так, значит, это место, где захоронили евреев.— А других следов нет? — спросил я.
— Гильз — море. Как идешь, так они под снегом звенят. Словно по битому стеклу.
— Я имею в виду, следов, что кто-то еще копал, кроме той траншеи, нет?
— Ага. Есть пара мест, — закивал Арсений. — Там еще холмиков десять, уже хорошо снегом присыпанных. А один — так совсем свежий. Видно, не сегодня, так вчера там что-то закопали.
— Или — кого-то, — пробормотал я. То, что есть свежие могилы, обнадеживает. Значит, это как раз то место, которое мы искали. Только каждый ли день немцы кого-то расстреливают? Не получится ли так, что нам придется сидеть здесь непонятно сколько, ожидая очередных осужденных? И сколько человек будет их сопровождать?
Отпустив Дронова, я подошел к телеге:— Гац, Новак, наломайте еловых веток. Только так, чтоб это не было особо заметно. Берите по паре веток с каждой елки. Доктор, сани придется спрятать. Роща жидкая — увидят нас сквозь нее как пить дать. Отъезжайте подальше в степь и встаньте за каким-нибудь холмиком, чтоб не было видно от рощи. Крышневский, едешь с доктором. Запомни место, где он остановится, и возвращайся.
Через полчаса мы уже лежали в засаде. Казик, Шпажкин и Дронов — на самой окраине рощи, а я, Крышневский, Новак и Гац — правее и впереди них. На снег мы положили заготовленный лапник, хоть как-то защищающий от холода, идущего от промерзшей земли и дающий призрачную надежду, что ничего важного мы себе не отморозим. Сверху все накрылись простынями. Потянулось долгое ожидание.
Перед самым рассветом меня растолкал Гац. Оказывается, несмотря на пробиравший до самых костей мороз, я умудрился задремать. Причина, по которой меня разбудили, оказалась проста — по дороге, проходящей метрах в двухстах от нас, двигалась цепочка людей. Раз… два… три… Всего — человек пятнадцать. А за ними — сани. Когда они подошли поближе, я смог рассмотреть все подробности. Двенадцать изможденных мужчин еле бредут по заснеженной дороге. Одеты они в невообразимые лохмотья, которые не только от холода не защищают, но и наготу прикрывают еле-еле. А обувка… Хоть совсем босых нет, но тем, во что они обуты, побрезговал бы и последний нищий. У троих — так вообще ноги обмотаны какими-то тряпками, заменяющими обувь. Охраняют колонну военнопленных три немецких солдата. Двое идут по бокам колонны, а один — позади. Да еще три немца едут на санях позади.
Колонна остановилась всего лишь в паре десятков шагов от нас. Рявкающая команда — и двенадцать пленных, словно автоматы, прекратили движение. Однако не замерли вовсе — тут же принялись переминаться с ноги на ногу, видимо стараясь согреться. Немцы, которые ехали на санях, спрыгнули на землю. Один из них тут же начал доставать из саней лопаты — по одной, по две — и швырять их в снег. Снова команда — первый из колонны пленных подошел к саням, неловко нагнулся и поднял из снега одну из лопат. Немец, следящий за этим, махнул рукой в нашу сторону, и пленный медленно поплелся в указанном направлении. За ним еще один, затем следующий…