Лесные твари
Шрифт:
Демид тащил на своем горбу Леку – как Робин Гуд некогда таскал на плечах убитую косулю. Лека, конечно, не была убитой, только и живой ее можно было назвать с натяжкой. Жизнь каким-то образом еще держалась в ее исхудавшем, прозрачном, едва дышащем теле, но признаков души не обнаруживалось. Может быть, душа Леки и вправду покинула человеческое тело и вернулась домой – туда, в березовую рощу? Может быть то, что Демид третий день тащил на своих плечах, уже валясь с ног от усталости, было отработанным продуктом – коматозным дистрофичным туловищем девушки (бывшей девушки, бывшей Леки, бывшей сумасшедшей кошки, которую Демид так любил, и не мог перестать любить даже сейчас), и не было смысла тащить это тело на себе, и рисковать своей жизнью – оказывается,
– Нет! – Демид сам удивился, услышав свой сдавленный хриплый голос. – Нет!
Он шел к Знающему, а, значит, надежда у него еще была. Проблема была лишь в одном: Демид не знал, где искать этого Знающего. Понятия не имел. Он просто брел третий день подряд по глухомани неизвестно куда. Он вымотался полностью. Каждый шаг отдавался стреляющей болью во всем теле, по растрескавшимся губам текла кровь, в крови были и стертые ноги. Еды было более чем достаточно, но Демид не хотел есть. Когда он ел в последний раз? Вчера, наверное. Единственное, что он сейчас ощущал – это тяжесть. Тысячепудовую тяжесть мертвого тела, навалившуюся на плечи и шею. Дема отдал бы сейчас все на свете, только бы не тащить это неизвестно куда.
И все равно он шел, окровавленный шаг за окровавленным шагом, и не мог ни остановиться, ни скинуть Леку с плеч. Странно это, правда? Странно не то, что он не мог остановиться. Странно то, что он так плохо себя чувствовал. Он ведь был невероятно выносливым, человек Демид. Он сам не знал пределов терпеливости своего тела. Только удивлялся порой: господи, неужели я еще жив? Что для него было прогуляться три денечка по лесу, с девчонкой за спиной, которая и весила-то теперь, наверное, всего килограммов сорок? Пикник на свежем воздухе. С остановочками, со скатерочкой на травке, бутербродики с ветчиной, шашлычок, пятьдесят грамм для поднятия духа, чириканье пташек, журчание ручейков, здоровый сон на свежем воздухе… Пустяк…
Он шел, не останавливаясь, уже целые сутки и чувствовал, что разваливается на куски. Что-то гнало его вперед, не давая передышки. Что-то заставляло его спешить. Кто-то пас его, подстегивал его хлыстом, не давая свернуть с дороги. Это было неприятно, но давало ему надежду. Надежду на то, что тот, кто пасет его, знает, что делает.
В последние четыре часа лес из смешанного превратился в еловый. Хуже и придумать было нельзя. Тот, кто продирался хоть раз через густой ельник, которого никогда не касался человеческий топор, знает, что это такое. Здесь нет свободного, проходимого места, пусть даже и заросшего высокой травой. Здесь заняты все этажи. Ветви с маленькими злыми иглами тянутся над самой землей, норовят сбить тебя с ног, вцепиться мертвыми сучками в голень, въехать в пах. Трудно здесь выжить молоденьким елкам – мало им света в мрачной чащобе, украли весь свет гигантские лесные исполины, что живут не один век. А потому половина невысоких елок мертвы – вытянулись метра на два-три, да не выдюжили, так и остались стоять высохшими растопыренными остовами, ждать, пока не подточит гниль корни их и не примет к себе сыра земля. А те елки-ельчата, что живы еще, передрались меж собой – сцепились ветками намертво, стволами перекрестились, перекрутились – никого чужого не пустят, хоть зверя, хоть человека.
Как шел Демид через эту чащу – и сам уж не помнил. Не смотрел он на часы, только новые кровавые царапины на лице и руках появлялись. Думал Демид. О себе думал. Кто он
Демид усмехнулся – может быть, в первый раз за последние дни. Демид не мог быть игрушкой. Он мог быть только игроком. Игроком самостоятельным, иногда сильным, иногда пугающе слабым, иногда играющим против правил. Необходимо признать, что у него не было тактики – иногда он не понимал, что творит, и полагался больше на интуицию, чем на разум. Но, может быть, в том и состояла его тактика – единственная и неповторимая, хитрая и непредсказуемая? В том, чтобы не иметь никакой тактики.
Единственное существо (если Его можно было назвать существом), право которого на контроль над собой Демид мог признать – это Бог. Бог был для Демида абстракцией. Демид не хотел молиться никому, да и не умел этого. Тем не менее Бог (или Создатель, Демид называл его так, для него это слово было более осязаемым, чем просто "Бог"), наверное, существовал. Демид не раз был свидетелем случаев, которые ничем, кроме как божественным вмешательством, объяснить было нельзя. Бог – нечто более высокое, более всеобъемлющее, чем просто Дух, каким бы великим Дух не был. Бог – не всеобщий командир, контролирующий каждый шаг своих любимых и нелюбимых созданий. Скорее, наблюдатель. Первотолчок, запустивший в действие все, что существует в этой и других вселенных. Может быть, сам до конца не знающий, что из всего этого получится. И порою вмешивающийся в ход событий, если они слишком уж выбиваются из генерального плана и грозят взорвать установившийся порядок к чертовой матери.
Демид шел и думал. Вспоминал.
Что говорила Лека, когда явилась к нему в последнем видении? "Найди Знающего. Он живет там, где ели думают, как люди…" Вот они, ели. Сплошные елки, черт их дери, не продраться!
Дема готов был поклясться, что ели действительно думают. Увы, мысли у них были исключительно злобные. Не нравился им чужак, не хотели они пускать его в свой дом. Может быть, это тоже был древний магический лес, как и березовая священная роща? А значит, был здесь и свой Хозяин. Кто он? Тот самый таинственный Знающий?
Демид споткнулся-таки о корень, невидимый под листьями, не удержался и полетел кубарем вниз, не держали его больше ноги. Лека свалилась на землю, распласталась безвольно. Так и лежали они рядом, два человека – полуживой и полумертвый. Демид перебирал ногами, разгребал кроссовками бурую опавшую хвою, пытался встать, но не мог. Не было у него больше сил.
Он дотянулся до рюкзака, вытащил фляжку с водой. Сделал глоток и жидкость ободрала болью его пересохшее горло. А потом положил рюкзак под голову и заснул.
ты пришел, – сказал голос в его голове.
Но Демид уже не слышал его.
Демид открыл глаза и обнаружил, что находится не в лесу. Место, где лежал он сейчас на глиняном полу, можно было назвать землянкой. Ниша в земле, потолок из грубо отесанных бревен, между которыми свешивались пучки старого мха. Никакой мебели. Убогое сие помещение освещал фитилек, плавающий в чашке с жиром, стоящей прямо на полу. А в углу лежала циновка, и на ней, скрестив ноги по-китайски и положив руки на колени, неподвижно сидел человек – очень старый.
Белая борода его свешивалась почти до пола. Длинные седые волосы были завязаны в странную прическу – два хвоста длиной по полметра с обеих сторон. Лицо человека было темным, почти черным. Может быть, именно слабое освещение делало его похожим на старого негра? В противоположность темной коже глаза его были светло-голубыми, почти бесцветными. Тело старика облекал буро-зеленый халат с узорами, вышитыми серебром. Странные знаки – не китайские, не европейские, не африканские, ни даже ацтекские. Какие-то нечеловеческие.