Летающая В Темных Покоях, Приходящая В Ночи
Шрифт:
Теперь мы можем вернуться к тому месту, на котором прервали наш рассказ.
В то время как терзаемый забывчивостью старьевщик пытался вспомнить историю появления в его лавке необычного предмета, художник в приподнятом настроении возвращался в корчму, бережно держа обеими руками драгоценное зеркало.
Здесь Виктор-Велвл оказался невольным свидетелем ссоры. Ссорились Мойше-Сверчок и раввин Леви-Исроэл — не только раввин, но и глава яворицкого клойза при синагоге «Ор-Довид».
Рабби Леви-Исроэл держал за шиворот одного из своих учеников — ешиве-бохера по имени Сендер. Парень был маленького росточка;
Сейчас сердито кричал корчмарь, подбоченясь и набычив круглую голову на короткой шее:
— Ой и ай! Ай и ой, что такого страшного случилось? Если ешиве-бохер, слава Богу, взрослый и крепкий, как казак, решил опрокинуть стопочку, так почему бы и нет?
При этих словах тщедушный Сендер приосанился было и расправил узкие плечи, но рабби сердито тряхнул его, так что тот снова сник. Сверчок, пылая праведным гневом, продолжал визгливо кричать:
— Он же ее опрокинет — не здесь, так в другом месте! Но в другом месте ему таки-да нальют какой-нибудь гадости, да потом еще и ограбят. А здесь ему нальют стопочку настоящей еврейской водки, крепкой, но не злой, а потом накормят, а потом — если, не дай Бог, он чересчур захмелеет — и уложат. И при этом, рабби, его гривенник уйдет не какому-нибудь гою, а мне, а я-таки опущу его в синагогальную кружку. А оттуда, вы это знаете сами, он, этот гривенник, перейдет опять к этому же ешиве-бохеру, или другому ешиве-бохеру. Так что же плохого я сделал, что вы меня обзываете последними словами? И если вы думаете, что я хочу иметь на бедном парне, днями и ночами изучающем Тору, свой заработок, так я вам скажу: моим врагам такой заработок. И еще много чего моим врагам. И несправедливые упреки от вас — им же, рабби…
Раввин хотел было ответить Мойше-Сверчку, но не смог — по двум причинам. Во-первых, необходимо было то и дело встряхивать провинившегося бохера, во-вторых — не хотелось привлекать внимание окружающих к ссоре. И тут появление Виктора-Велвла оказалось как нельзя кстати. Оставив Сендера в покое, рабби Леви-Исроэл повернулся к художнику и заметил, хмуря брови:
— Реб Велвл, что это вы затеяли рисовать моих учеников? Негоже это, я прошу вас впредь не сбивать их с толку… — Тут он обратил внимание на большой прямоугольный предмет, который художник держал под мышкой. В глубоко посаженных его глазах немедленно вспыхнул огонек любопытства: — А это у вас что? Картина?
— Нет-нет, — ответил Велвл, радуясь, что не пришлось отвечать на претензии раввина. — Всего лишь зеркало. Купил только что. И очень дешево, представьте, даром, что старинной работы… — Он развернул упаковку. — Вот, взгляните!
Едва зеркало появилось на свет, как в корчме воцарилась мертвая тишина. Казалось, все присутствующие обратились в соляные столбы. Первым прервал молчание рабби Леви-Исроэл.
— И где же вы это зеркало купили? — спросил он, предварительно негромко кашлянув. — Уж не у Мотла ли Глезера? Старьевщика?
— У него. — Художник кивнул. — Рама просто чудесная!
— Да-а… — протянул раввин. — Воистину, чудесная вещь. И, наверное, дорогая.
— Я же говорю — совсем недорогая, — ответил Виктор. — А для такой вещи — можно сказать, даром взял. Старьевщик запросил всего полтора
— Даром? — недоверчиво переспросил рабби Леви-Исроэл. — У Глезера? Ну и ну, что же это за времена настали — Мотл стал мотом. Будем его теперь так и называть: Мот Глезер. Да. Поздравляю, реб Велвл. Только вот зачем вам такое зеркало? Что вы с ним делать будете?
— Вы же сами сказали, чтобы я не рисовал ваших учеников, — объяснил Виктор, посмеиваясь. — Но мне необходимо сделать несколько набросков с натуры. Вот я и решил — буду писать самого себя. Автопортрет. А для этого нужно зеркало. Понимаете? Большое зеркало. — И, не дожидаясь реакции раввина, художник быстро поднялся по скрипучей лестнице к себе.
Здесь он долго искал подходящее место, пока не обнаружил прямо в стене вбитый большой гвоздь — аккурат между двумя окнами, так что днем человек, стоящий перед зеркалом, не испытывал бы недостатка освещенности. Подивившись тому, что не замечал раньше гвоздя, выступавшего из стены прямо на уровне глаз, Байер повесил зеркало на стену.
Бесконечные хождения по городку дали себя знать. Сонливость мягкой тяжестью наполнила его веки. Он присел на кровать, стянул с уставших ног башмаки — и, не успев раздеться, тут же провалился в сон.
Среди ночи Велвл проснулся. Ему показалось, что кто-то, склонившись над ним, внимательно его разглядывает. Открыв глаза, Велвл немедленно обнаружил свою ошибку: комната была пуста. Он взял со столика часы, щелкнул крышкой и попытался в сером полумраке, который создавала ущербная луна, определить, сколько времени.
Часы показывали половину третьего. Велвл вздохнул, сгоняя остатки сна, с некоторым удивлением оглядел себя. Вспомнил, что уснул, не раздеваясь, и с досадой подумал, что теперь придется с утра ходить в мятой одежде.
Поднялся, собираясь раздеться и все-таки поспать хотя бы до семи.
Сделав шаг к платяному шкафу, он услышал странный звук — словно кто-то поспешно на цыпочках отбежал от его постели. Виктор, расстегивавший на ходу воротничок, замер и осторожно оглянулся.
В комнате, как и следовало ожидать, никого не было. Он покачал головой, посмеиваясь над неожиданно разыгравшимся воображением. Взгляд его упал на зеркало.
Лунный свет проникал в комнату сквозь оба окна, между которыми он с вечера повесил свою покупку, и оттого зеркало казалось темным, почти черным прямоугольником.
Неприятный озноб прошел по телу господина Байера: померещилось ему в глубине этой черноты какое-то движение. Он осторожно приблизился к зеркалу.
От черной поверхности явственно тянуло холодом. И еще его ноздри уловили слабый, но вполне отчетливый запах тления. Словно не к зеркалу он приблизился, а к черному ходу куда-то в подвал со старыми, забытыми вещами.
Виктор поспешно отступил на шаг. И вновь наклонился к зеркальной поверхности.
То ли положение луны немного изменилось, то ли глаза его привыкли к темноте, но теперь зеркало уже не казалось абсолютно черным. Он видел неясное отражение своей комнаты и себя самого, почти прилипшего к прохладному стеклу. Да и запах, насколько он мог теперь понять, шел не от зеркала, а от сырой стены. Виктор вспомнил, что в первый же день заметил на стене пятно, образовавшееся от дождевой воды, стекавшей из прохудившейся водосточной трубы именно в этом месте.