Лето, бабушка и я
Шрифт:
Много лет спустя, когда Джефер выкапывал на своем огороде огромный камень и сделал под ним яму, камень качнулся, упал и придавил его. Люди говорили: вот трудился как ненормальный, а не надо было, труд его и погубил.
Смерть была уже близка, и Джефер, хрипя, попросил всех подвинуться и показать дом напоследок.
Он успел выдать Золушек замуж, дал Цицо приданое, и она, уже мать троих детей, плакала, что Джефер был ей как отец.
Мы встретились тепло-тепло, обнялись, Цицо по-прежнему робела, но уже была не такая, как
— Помнишь бумажных кукол? Ими сейчас мои девочки играют. И еще — «иа… сычас… прышла… дамо». Помнишь?
Лутфие и курица
— Дай Бог ему здоровья, но он как ребенок, — сердится бабушка на своего дорогого зятя, то есть моего папу.
Я молча вожусь на тахте со своими игрушками — интересно, чем бабушка недовольна на этот раз.
— Совсем в людях не разбирается! Как можно было отдать целый кусок земли этой мерзавке! У, змея, задурила голову человеку…
Змея — это соседка из дома напротив, но чуть правее, Лутфие. Она ровесница бабушки, встречаясь, обе делают умильные лица:
— Как жизнь, Фати-ханум? Все хорошо, надо думать, все хорошо?
— Слава Всевышнему, Лутфие-ханум, — чопорно раскланивается бабушка, — и у вас, благодарение Богу, все здоровы?
Лутфие считает бабушку выскочкой, которой повезло жить в городе, и нос ей задирать ровным счетом не с чего — подумаешь, все образованные. Бабушка считает Лутфие «хвостатой старухой», или, в переводе на понятный язык, ведьмой.
— Какая у нее невестка — золото, лицом луна, нравом — ангел! А она из нее все соки достала, ведьма, — аргументирует бабушка свои подозрения.
Кроме того, Лутфие скупердяйка — никогда у нее ничего нет, чего ни спроси, поэтому соседи идут к бабушке — и за солью, и за спичками, и за поговорить.
Дети всем табуном играют каждый день в разных дворах, только к Лутфие вход заказан — «цветы мне потопчете», да и внуки у нее вредные и забияки.
— Пока твоя мать лекции читает, твой папа землю раздает! — провозглашает бабушка, швыряя на стол сковородку. — У этой ведьмы своей земли — конца не видно, а все-таки надо ей было чужое оттяпать. «Одолжи, эфенди, на пару лет!» — передразнила бабушка писклявым голосом соседку. — Да кто землю на два года одалживает! Она теперь мне будет наблюдать через забор, чем я тут занимаюсь и что сажаю! Вот дурачок, прости меня, Господи, если неправду говорю!
Поскольку данное слово назад не заберешь, приходится успокоиться на том, что папа свою оплошность признал и раскаялся.
Теперь две закадычные приятельницы копают свои огороды в опасной близости друг от друга.
— Лутфие лобио подвязала уже, — враждебно роняет бабушка за ужином, папа отмалчивается, но на следующий день приносит вязянку жердей, которой хватит и на лобио, и на помидоры.
— Фати-ханум, какой у тебя рехани [22] уродился! — пищит Лутфие, вытягивая шею над забором.
22
Рехани —
— Твой глаз в твою жопу, — вполголоса отвечает бабушка, выпрямляется и громко благодарит: — Лутфие-ханум, да что моя жалкая зелень — ты же все-таки женщина деревенская, работящая, все у тебя растет само собой, да и то сказать: земля наша такая тебе попалась плодородная!
Лутфие поправляет лечаки за ухом — как будто не слышит.
— Скоро ли внучка приедет?
Лутфие, по взбешенному мнению бабушки, намекает на мою сестру, которая вышла замуж по модному в том сезоне обычаю — убежала после сессии с женихом, потому что это так романтично!
— Тебе какое дело, старая карга, — опять тихо произносит бабушка, вытирая лицо уголками платка, — скоро, скоро, она на красный диплом идет, учебы много!
— Да, — безмятежно говорит Лутфие, — как ребенка родит — небось уже не до учебы будет. Женщине место дома, а не по работам шляться!
Тут бабушка не стерпела:
— Лутфие-ханум, — ядовито-ласково отвечает она, — кому Бог дает мозги и таланты, тот все успевает, а темные люди только и могут, что в земле копаться да другим кости перемывать!
Шах и мат в два хода, Лутфие уходит с поля боя посрамленная.
Но бабушка недаром ждала от нее любого коварства — ответный удар был нанесен из-за угла, но зато прямо в сердце.
— Русико! Русико! Иди домой, скотина тупая, — раздается как-то вечером, в момент возвращения коровьего стада по родным хлевам.
Бабушка выпрямляется, глаза ее загораются нехорошим блеском.
— Это кого она тупой скотиной назвала? А ну-ка сгоняй к забору.
Я стрелой несусь к забору, вижу корову, которую Лутфие загоняет в ворота хворостиной, и тут же с докладом обратно.
— Таааааак, — упирает руки в бока бабушка, — это она свою корову назвала, как мою внучку? Чтоб у нее глаза лопнули, чтобы душа из нее вылетела, чтобы она завтра утром не проснулась!
Бабушка в гневе так грозна, что я валюсь на тахту и хохочу во все легкие.
— Ты за мной не повторяй, — на всякий случай замечает мне бабушка, — но я этого так не оставлю.
Наутро бабушка пошла в курятник с тазиком кукурузы.
— Которая курица яиц не кладет? — спрашивает она меня с видом Наполеона.
— Вот эта, кажется. — Охота за яйцами входит в мои обязанности, я знаю всех наших куриц в лицо, угадываю, которая когда снесет и с какими интонациями квохчет. Бестолковая пестрая курица давно действует бабушке на нервы: ни яиц не кладет, ни цыплят не смотрит. Даже до конца высидеть ленится!
— Вот ты-то мне и нужна, — удовлетворенно заключает бабушка, и в ее глазах зажигаются огоньки мести.
— Лутфие! Лутфие! Куда ты лезешь, птица бескрылая, только и делаешь, что дырки в заборе, — громко декламирует бабушка, гоняясь по двору за ошалевшей от неожиданных перемен в жизни курицей: ее зачем-то выпустили из курятника бегать, и только она отошла душой на просторе, сразу принялись ловить.