Лето на чужой планете
Шрифт:
— Северная, это шлюпка двадцать два! Слышу вас, иду на помощь! Что у вас случилось?
Но радио молчало. Слышалось только потрескивание помех.
— Ничего, бортовой компьютер зафиксировал координаты! — пробормотал Фолли, сосредоточенно клацая по клавишам.
— Шлюпка двадцать два! Фолли, это «Стремительный»! Вы получили сигнал о помощи? — снова ожило радио.
— Так точно! — отозвался Фолли, не отрываясь от управления.
— Координаты у вас есть? Сейчас продублирую с корабля.
Корабельный компьютер пискнул и мигнул зелёной лампочкой. Голос из приёмника продолжил:
— Координаты отправлены. Жмите туда на полном ходу. Ни в коем случае не садитесь! Ведите наблюдение с воздуха до прибытия десантников! Они будут через полчаса. Как поняли?
— Вас понял! Не идти на посадку, вести наблюдение с воздуха!
Тут в динамиках раздался другой голос. Надтреснутый, он выговаривал слова мягко, почти ласково. Я сразу узнал его. Это был старший помощник Кнайп — добрый дедушка со стальным взглядом.
— Фолли, местный парнишка с тобой? — спросил он.
— Так точно! — ответил Фолли, не глядя на меня.
— Хорошо. Может быть, он что-то подскажет тебе. Приглядывай за ним. И не геройствуйте там. Как говорила моя бабушка: утонешь — домой можешь не возвращаться.
Раздался тихий смешок. Фолли обернулся ко мне.
— Придётся нам ещё немного полетать, Ал. Поглядим на ваш северный материк.
Я только молча кивнул.
Мы камнем падали на Местрию. Чернота за толстым бронированным стеклом сменилась нежным фиолетовым свечением. По жаростойким пластинам корпуса побежали языки пламени. А Фолли всё не включал антиграв.
Тело стремилось вылететь из кресла. Меня удерживали только застёгнутые крест-накрест ремни, а на шлюпку стремительно надвигался огромный незнакомый континент, покрытый льдом и снегом. На нём тут и там поднимались горы, вершины которых курились чёрным дымом. Наверное, это были вулканы.
В километре от планеты Фолли включил маневровые двигатели. Шлюпку сильно дёрнуло и развернуло кормой к планете. Теперь основные двигатели играли роль тормоза. Меня вжало в кресло так, что трудно было дышать. Я судорожно втягивал нагревшийся воздух. Глаза, казалось, вот-вот вылезут от напряжения. Но шлюпка сбросила скорость и зависла в ста метрах от поверхности. Именно в этот момент Фолли включил антиграв.
— Как ты, Ал? — хрипло спросил он.
Я взглянул на него. Левый глаз Фолли налился кровью — видимо, лопнул сосуд.
— Нормально, — с трудом ответил я.
Мы двинулись в сторону предгорий, держась метрах в пятидесяти над землёй. Под шлюпкой проплывала унылая белая равнина. Ни единого деревца не виднелось на ней.
— Давно сюда отправили экспедицию? — спросил я.
— Четыре дня назад, — отозвался Фолли, не отрывая взгляд от бесконечных снегов. — До этого континент тщательно изучили с воздуха, но никаких следов людей не нашли. Поэтому учёную группу направили без десантников.
— Получается, на них напали звери?
— Всё может быть. Хотя группа хорошо вооружена. Думаю, со стаей зверей они бы справились.
Я тоже уставился в окно. Ничего, кроме сверкающего на солнце снега. Через десять минут у меня заболели глаза от его белизны.
На нашем материке тоже иногда шёл снег. Но пушистые хлопья быстро таяли, превращаясь в бурую слякоть, и забывались до следующей зимней непогоды. Здесь же весь материк был засыпан снегом на веки вечные.
Получается, что колонисты, которые высадились сюда двести лет назад, погибли? Жуткая судьба! Наверняка они ждали помощи от наших предков, но не дождались.
Шлюпку экспедиции мы увидели возле подножия высокой горы, похожей на перевёрнутое ведро, заметённое снегом. Над плоской верхушкой горы поднимался густой чёрный дым.
Шлюпка стояла посреди утоптанной снежной площадки, от которой во все стороны расходились цепочки следов. На её бортах красной краской был нанесён номер семнадцать. На перекладине семёрки кто-то нарисовал улыбающийся рот.
Недалеко от шлюпки виднелся ярко-зелёный купол. Он был похож на тот, что мы ставили на Хироне, только поменьше и без шлюзового тамбура.
Рядом с куполом лежал человек. Он уткнулся лицом в снег, а руки раскинул в стороны. Мы пролетели прямо над ним, и я увидел, что человек шевелится.
Он пытался ползти. Закидывал руки вперёд, цеплялся за снег и слабо извивался всем телом. За человеком оставалась неглубокая борозда покрасневшего снега.
— Фолли, он ранен! — от волнения закричал я, показывая на человека.
— Вижу, — ответил Фолли и щёлкнул тумблером передатчика.
— «Стремительный»! Вижу раненого человека. Больше на стоянке никого. Разрешите посадку. Как поняли?
— Понял вас, Фолли. Продолжайте облёт.
— Человек ранен! — закричал Фолли в микрофон. — Он умирает!
И тут я услышал песню. Тихая и печальная, она звучала прямо у меня в голове.
«…на тихом дне, на мягком дне
Всегда тепло, всегда темно.
Иди ко мне, скорей ко мне
Иди на дно, скорей на дно…»
Песня не просто звала. Она тянула, и не было сил ей противиться. Под эти еле слышные звуки моя рука сама собой потянулась к пряжке ремней и расстегнула её.
Я посмотрел на Фолли. Он выпрямился в кресле, глядя прямо перед собой остановившимися глазами. Руки пилота монотонно двигались по пульту управления.
Шлюпка плавно опускалась к земле. Вот она выпустила опоры, и они легко вошли в утоптанный снег. Вот откинулся трап. Из проёма двери потянуло холодом. А песня продолжала звучать.
«…на тихом дне, на мягком дне
Всегда тепло, всегда темно.
Иди ко мне, скорей ко мне