Лето ночи
Шрифт:
Дейл отступал назад, пока не вжался в стену. В волосах запуталась паутина, прилипла ко лбу, но он, не обращая на это внимания, пытался отцепить от пояса фонарик. «Только не уронить его! Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы я его не уронил. Пожалуйста!»
Он щелкнул тумблером фонарика. Ничего. Полнейшая темнота.
Футах в пяти перед ним послышался булькающий звук, будто аллигатор скользнул с берега в темную воду.
Дейл ударил по корпусу фонарика, потом стукнул им по ноге. Слабый лучик осветил стропила. Он держал фонарик перед собой как оружие, водя умирающим лучом во все стороны.
Далеко впереди сушилка. Стиральная машина. Скамья. Чернота вместо дальней стены. Немой насос. Щит с пробками. Выключенный
Дейл тяжело дышал. Он вдруг почувствовал головокружение и хотел закрыть глаза, но испугался, что потеряет равновесие и упадет. Прямо в воду. В эту темную воду. В воду, где его что-то поджидает.
«Перестань бояться, черт возьми! Прекрати! – Мысль была такой отчетливой, что ему показалось, будто это крикнула мама. – Прекрати! Успокойся немедленно, несчастный слюнтяй!»
Он старался дышать глубоко и продолжал отдавать сам себе приказы, чтобы выйти из паники. Это отчасти помогло.
«Ты не до конца поднял рукоятку рубильника. Рукоятка упала сама».
«Почему? Я поднял ее до упора».
«Нет, не до упора. Пойди и поправь рукоятку».
Свет от фонарика почти погас. Дейл энергичным шлепком вернул его к жизни. По всему отсеку теперь слышались плеск и хлюпанье воды. Словно целое поколение пауков проснулось и попадало со стропил. Свет метался по комнате, касаясь всего, но ничего не освещая. Везде были только тени, тени, тени…
«Паучьи ноги!»
Дейл выругал себя за трусость. И шагнул вперед. Вода вокруг него забурлила. Он сделал еще шаг, встряхивая фонарик каждый раз, когда тот готов был погаснуть. Теперь вода поднялась выше пояса. «Это невозможно. Но это так. Смотри не свались в колодец грязевого насоса». Он двинулся влево, стараясь держаться ближе к стене.
Дейл не был уверен, что идет в правильном направлении. Луч света был таким слабым, что не доставал ни до стиральной машины, ни до сушилки. А что, если он идет к задней стене – туда, где стена не доходит до потолка и где маленькие горящие глазки выглядывали из лаза, даже при свете и…
«Прекрати сейчас же!»
Дейл остановился. Он с силой ударил по корпусу фонарика, и на секунду луч стал ярким и широким. Скамья была шагах в десяти слева. Он действительно шел не в ту сторону. Еще три шага – и он бы упал в сточный колодец возле насоса. Дейл повернул и начал пробираться к скамье.
Луч потух. Прежде чем Дейл поднес фонарик к своему бедру, к нему прикоснулось что-то другое. Что-то длинное и холодное, казалось, тыкалось в него, как морда старой собаки.
Дейл не закричал. Он заставил себя думать о намокшей газете и упавшем ящике с инструментами и запрещал вспоминать о других вещах. Холодное прикосновение на миг перестало ощущаться, потом появилось снова, стало сильнее. Дейл не кричал.
Он ударил по фонарику, потряс его, перевернул. Вспыхнул слабый лучик, более похожий на язычок свечи, чем на свет фонарика.
Дейл опустил его и навел умирающий луч на поверхность воды.
Тело Табби Кука покачивалось под поверхностью дюймах в десяти от него. Дейл узнал его сразу, хоть тело было обнаженным, совершенно белым, как гнилой гриб, и жутко распухшим. Даже лицо было раза в два или три больше человеческого, будто тесто всходило до тех пор, пока не лопнуло от внутреннего давления. Рот под водой был широко открыт, хоть на поверхности не появлялось никаких пузырей, десны почернели и куда-то провалились, так что зубы казались огромными желтыми клыками. Тело бесшумно плыло под водой – так привычно, будто находилось здесь уже недели и останется навсегда. Одна ладонь была почти над поверхностью, так что Дейл отчетливо видел каждый палец – пять кошмарных белых сосисок. Ему вдруг почудилось, что они слегка шевелятся, но нет, это течение создавало такую иллюзию.
И вдруг в восемнадцати дюймах от лица Дейла существо, бывшее когда-то Табби, открыло глаза.
Глава 22
За
Смерть Дуэйна Макбрайда глубоко потрясла Майка, хоть он и не считал себя таким близким его другом, каким был Дейл. После того как Майк остался в четвертом классе на второй год – причиной тому были трудности с чтением: буквы в словах, как Майк ни старался понять их смысл, представали перед ним каким-то случайным рисунком, – он стал считать себя полной противоположностью Дуэйну Макбрайду. Дуэйн и читал, и писал более бегло, чем любой из взрослых знакомых Майка, за исключением, может быть, отца Кавано, в то время как самому Майку едва удавалось за день осилить одну из газет, которые он разносил. Нет, обиды не было: в конце концов, не вина Дуэйна, что он такой умный. Майк уважал его способности, так же как уважал способных спортсменов или прирожденных рассказчиков, как, например, Дейл Стюарт. Но бездна между двумя мальчиками-сверстниками была гораздо глубже, чем пропасть между классами, в которых они теперь учились. Майк завидовал Дуэйну Макбрайду, поскольку перед тем открывалось множество путей. Речь не о привилегиях: Майк знал, что Макбрай-ды едва ли не более бедны, чем О’Рурки, – нет, это были пути к постижению истин, пути, которые Майк еле-еле нащупывал во время бесед с отцом Кавано. Он полагал, что Дуэйн обитает в недоступном царстве мысли, слушает голоса давно умерших людей, звучащие со страниц книг, так же как он слушал по ночам радиопередачи в своем подвале.
Майка охватило чувство… не то чтобы личной потери – хотя оно тоже, безусловно, присутствовало, – а скорее утраты миром равновесия. Будто бы они с Дуэйном сидели на качелях – как когда-то в детском саду миссис Блэквуд, когда были совсем маленькими, – и теперь один из них вдруг соскочил с них, исчез и равновесие нарушено.
Один из детей, тот, что поглупее, остался в одиночестве.
Бесконечный дождь не смог помешать Солдату прийти снова. Как не помешал кому-то скрестись под полом.
Майк постарался вести себя поумнее: он сказал отцу, что поблизости слоняется какой-то странный парень. И даже рассказал ему о туннелях, обнаруженных в лазе.
Мистер О’Рурк слишком располнел и не мог уже сам проверить, что делается под домом. Он дал Майку веревку, чтобы законопатить туннели, и яд, чтобы обрызгать приманки, как будто внутри лаза поселился гигантский опоссум. Майк полез под дом, не помня себя от страха, но обнаружил, что причин бояться не было. Дыры исчезли.
Отец поверил рассказу о парне в странном мундире – Майк никогда прежде не лгал ему, да и вообще не имел такой привычки, – но решил, что это какой-нибудь лоботряс приударяет за одной из его дочек. Как мог Майк сказать, что это нечто совсем другое и что оно охотится за Мемо? Может, это и вправду был какой-нибудь солдат, с которым Пег или Мэри познакомились в Пеории и который теперь болтался поблизости. Правда, девушки отрицали это, ни одна из них не была знакома ни с одним солдатом, за исключением База Уиттакера, которого восемь месяцев назад забрали в армию. Но Баз Уиттакер служил в Германии, в городке Кайзерлаутерн, о чем его мать с гордостью рассказывала всем и каждому, демонстрируя при этом его малограмотные письма и красивые открытки.
Нет, это был не Баз Уиттакер. Майк прекрасно знал База. У Солдата было совсем другое лицо. Вернее сказать, у него вообще не было лица.
Поздно вечером четвертого июля Майк услышал странный шум, понял, что он реальный, и мигом скатился с лестницы, держа в одной руке биту и надеясь увидеть свернувшуюся калачиком Мемо на ее обычном месте в кровати. Все так и было. Керосиновая лампа горела, и мотыльки, как обычно, бились о ее стекло в попытках добраться до пламени. Но кроме этого за окном, прижавшись к стеклу, стоял Солдат.