Лето в большом городе
Шрифт:
— Это Кэрри Брэдшоу? — Голос девичий, но требовательный, как будто звонивший слегка раздражен.
— Эмм, да, — неуверенно ответила я, не представляя, кто бы это мог быть. Это мое второе утро в Нью-Йорке и занятий еще не было.
— У меня твоя сумка, — объявляет девушка.
— Что! — я чуть ли не уронила телефон.
— Ну, не сильно радуйся. Я нашла её в мусоре. Кто — то разлил на нее лак. Я думала оставить ее в мусорке, но потом подумала: А что, если бы я потеряла сумку?
— Как ты меня нашла?
— Адрес в твоей книжке. Она по-прежнему была в сумке. Я буду в Сакс, с 10 часов утра, если ты хочешь забрать ее, сказала она. — Ты не сможешь пропустить меня. У меня красные волосы. Я покрасила их в тот же красный цвет как банки супа "Кэмпбелл". В честь Валерий Соланас. — Она замолкла. — Подонки, а манифест? Энди Уорхол?
— О, конечно, — ответила я, не имея ни малейшего понятия, о чем она говорит, но не желая показывать свое невежество. К тому же эта девушка казалась немного... странной.
— Отлично. Увидимся перед Сакс. — Она кладет трубку прежде, чем я успеваю услышать ее имя.
Ура! Я знала. Пока моей сумки Кэрри не было, все это время у меня было странное ощущение, что она скоро ко мне вернется. Как в этих книгах по контролю разума: визуализируй то, что ты хочешь, и ты это получишь.
— Э-кхм!
Лежа на раскладушке, я замечаю Пегги Мейерс, розовощекую хозяйку квартиры. Она одета в тесный костюм серого цвета, который выглядит как колбасная оболочка. В этом прикиде, да еще и в сочетании с ее круглым лицом, она напоминает человечка из рекламы Мишлен.
— Это был исходящий звонок?
— Нет, — говорю я, слегка раздосадованная. — Они позвонили мне.
Она вздохнула, выражая тем самым свое недовольство и разочарование:
— Разве я не объясняла тебе правила?
Я кивнула, широко раскрыв глаза в страхе.
— Все звонки должны производиться в гостиной. Никаких разговоров больше пяти минут. Никому не требуется больше пяти минут на разговоры. Все исходящие звонки должны быть записаны должным образом в блокноте.
Должным образом, я думаю. Это хорошее слово.
— Есть ли у тебя вопросы? — спросила она.
— Нет, — я потрясла головой.
— Я иду на пробежку. Потом у меня прослушивание. Если ты решишь выйти на улицу, убедись, что у тебя есть ключи.
— Так и сделаю. Я обещаю.
Она останавливается, берет мою пижаму из хлопка, и хмурится. — Я надеюсь, вы не собираетесь дальше спать.
— Я собираюсь в Сакс.
Пегги неодобрительно поджимает губы, как будто только ленивый пойдет в Сакс. — Кстати, ваш отец звонил.
— Спасибо.
— И помните, все междугородные звонки оплачиваются абонентом, которому звонят. — Она двигается неуклюже, будто она мумия. Если она едва может ходить в этом резиновом костюме, как она в этом бегает?
Я знаю Пегги всего лишь 24 часа, и мы уже не ладим. Вы можете назвать это ненавистью с первого взгляда.
Когда я приехала вчера утром, растрепанная и слегка растерянная, ее первыми словами были: — Рада, что вы решили посмотреть номер. Я уже собиралась отдать его, кому-нибудь другому.
Я посмотрела на Пегги, которая я подозревала, раньше была привлекательной, но сейчас как цветок завяла, и хотела отдать номер.
— У меня список желающих на целую милю, — продолжала она. — Вы, дети из пригорода понятия не имеете — ни малейшего понятия — о том, насколько невозможно найти достойное жилье в Нью-Йорке.
Потом она усадила меня на зеленый двухместный диван и информировала меня о «правилах»:
Никаких посетителей, особенно мужчин. Никаких ночных гостей, особенно мужчин, даже если она куда — то уехала на выходные. Не брать ее еду. Никаких телефонных разговоров более пяти минут — ей нужна свободная телефонная линяя на случай, если позвонят по поводу прослушивания. Не возвращаться домой после полуночи. Мы можем ее разбудить, а она нуждается в каждой минуте сна.
И самое важное, никакой готовки. Она не хочет прибирать наш беспорядок.
Боже. Даже у песчанки свободы больше, чем у меня.
Я жду, пока не услышу звука закрывающейся двери, затем слышу стук на фанерной стене рядом с моей кроватью.
— Дин — дон, ведьма мертва, — Я говорю.
Лил Уотерс, маленькая девочка — бабочка, выглядывает из-за фанерной двери, которая соединяет наши телефоны.
— Кто-то нашел мою сумку! — восклицаю я.
— О, милая, это чудесно. Это как одно из тех волшебных совпадений, что происходят в Нью-Йорке, — говорит она.
От радости она подпрыгивает на краю раскладушки и чуть не переворачивает ее. Все в этой квартире такое хлипкое и не прочное: перегородки, двери, кровати.
Наши "комнаты" сделаны из гостиной и образуют 2 маленьких пространства 6 на 10 метров, в которых есть место только для раскладушки, складных столика и стула, маленького шкафа с двумя ящиками и ночником.
Дом находится на Второй авеню, так что я называю нас с Лил "Узниками Второй авеню" после фильма Нила Саймона.
— А что на счет Пегги? Я слышала, как она кричит на тебя. Я же говорила тебе: не звони из своей комнаты. — Лил вздыхает.
— Я думала, что она спит.
Лил трясет головой. Мы с ней в одной программе в The New School, но она приехала на неделю раньше, чтобы акклиматизироваться, что так, же означает, что у нее комната немного лучше.
Чтобы попасть в свою комнату, ей нужно перейти через мою, так что у меня даже меньше пространства, чем у нее. — Пегги всегда рано встает, чтобы побегать. Говорит, что должна сбросить 20 фунтов 1.
— В том резиновом костюме? — спрашиваю я, ошеломленная.
— Она говорит что потеет.