Летом сорок первого
Шрифт:
– Ну, субчики-голубчики, смотрите у меня! – Терехин погрозил пистолетом. – Чтоб ни-ни! И запомните! Все ваши вшивые жизни полностью зависят от судьбы этого раненого разведчика. Нести его нежно и осторожно. Не трясти и не дергаться в пути! Нести, как свою родную маму, как свою мутер. Ферштейн? – И, ткнув пистолетом Сергея, показал дулом на унтера: – Переведи ему, скотине, если действительно не тумкает по-нашему.
Закомолдин, чертыхнувшись про себя и осознавая свою беспомощность, коротко перевел требование капитана. Унтер подобострастно улыбнулся и закивал:
– Я, я! Да, да!
– Чтоб не разговаривать! Двигаться молчком! – потребовал Терехин.
– Не о чем мне с ним калякать, – отозвался Закомолдин.
– Не пререкаться! Смотри у меня, быстро в гости к прабабушке отправлю!
Не остался без дела и Ляхонович. Его так же связали, нагрузили, прикрепив к спине тяжелый, набитый под завязку солдатский ранец, а на шею повесили не только трофейные автоматы, но и злополучный ручной пулемет, который он своевременно не выбросил...
А после, выслав вперед разведку, Терехин повел свою группу на восток.
Эхо первых залпов батареи капитана Флерова быстро долетело до Москвы. Фронтовики дали самую высокую оценку новому оружию. Главного инженера института пригласили в Кремль, его принял сам Председатель Государственного Комитета Обороны. В эти жаркие июльские дни, когда на фронте шли кровопролитные сражения, когда каждая минута времени Сталина была на учете, поскольку именно ему в конечном итоге приходилось принимать многочисленные важные решения, призванные активизировать и мобилизовывать силы страны на отпор врагу, Верховный Главнокомандующий все же сумел выкроить время для такой беседы. И уже одна эта встреча со Сталиным говорила о том, какое громадное значение руководство страны придает новому оружию.
Труд дружного коллектива института был высоко оценен. Указом Президиума Верховного Совета СССР большая группа конструкторов, инженеров, технологов, рабочих удостоилась высоких правительственных наград. Среди них были и Попов, и Шитов, и механик Закомолдин, который остался в первой экспериментальной батарее. На его имя в действующую армию полетела поздравительная телеграмма.
Участь нового оружия, хотя и с запозданием, была решена. Скептики из Главного артиллерийского управления притихли и теперь старались всячески высказать лестные отзывы и показать, что именно они покровительствовали и поддерживали новое направление в артиллерии.
Центральный Комитет партии и Государственный Комитет Обороны дали указание в срочном порядке организовать и наладить на заводах серийное массовое производство боевых машин. Военному Совету Московского военного округа вменялась обязанность рекомендовать лучших артиллеристов для личного состава новых батарей, персональный же отбор кандидатур осуществляла специальная комиссия Центрального Комитета партии.
На первых порах срочно формировались еще две батареи, которые вместе с батареей Флерова должны были создать первый дивизион. Рабочие воронежского завода имени Коминтерна, перекрывая все сроки и нормы, в первых числах июля изготовили шесть боевых машин, и они своим ходом прибыли в Москву. Из сборочного цеха столичного завода «Компрессор», которому предстояло в скором времени стать головным и ведущим предприятием по изготовлению реактивных установок, также выехали первые боевые машины. А тем временем отрабатывались и уточнялись чертежи для серийного выпуска нового оружия. Замечания и пожелания артиллеристов батареи Флерова конструктор Попов реализовывал на практике, активно помогая дружному коллективу конструкторского бюро завода. Московский городской комитет партии установил строгий контроль за работой всех смежников, всех заводов и организаций, привлеченных к выпуску боевых установок. Детали, узлы, приборы доставлялись на «Компрессор» на автомашинах и даже на трамваях в любое время дня и ночи, несмотря на воздушные тревоги и сильные бомбежки.
К концу июля по распоряжению Государственного Комитета обороны должно было сформировать десять отдельных дивизионов, по три батареи в каждом. А в августе – создать первых восемь полков. Учитывая опыт батареи капитана Флерова, военные специалисты разработали инструкции и наставления. Был решен вопрос о числе боевых машин в батарее, дивизионе и полку.
Для управления новыми частями, – а они, в целях соблюдения секретности, получили наименование минометных, – создавались Военный совет гвардейских минометных частей и Главное управление производства боевых установок и реактивных снарядов, которые подчинялось непосредственно Ставке Верховного Командования. К делу привлекались крупнейшие промышленные города страны, которые на своих предприятиях должны были наладить выпуск нового оружия.
По решению Государственного Комитета Обороны всем дивизионам и полкам первым в Советской Армии присваивалось почетное наименование – гвардейских. Им присваивалось это высокое воинское звание авансом, еще до первых залпов, до первого боя. Страна верила в новое оружие и в тех, кому она его доверяла. Потому так тщателен был отбор в каждое подразделение. Только лучшие из лучших удостаивались чести стать бойцами и командирами реактивных минометных батарей, дивизионов, полков.
Борису Степанову повезло. Специальная комиссия из Москвы, отбиравшая бойцов для комплектования личного состава первых батарей, строго обсуждала каждую кандидатуру. Проводились собеседования. Изучались личные дела, проверяли рекомендации райкомов партии и комсомола, учитывались характеристики командования.
Добровольцев, изъявивших желание попасть в личный состав первых батарей, было больше чем достаточно. Все бойцы специального подразделения, отобранные еще в Москве, рано или поздно станут минометчиками, им вручат новое секретное оружие, о котором они уже знали, попадут в действующую армию. Но почему-то многим хотелось быть в числе первых. Это и понятно. Каждый из них давно рвался на фронт, чтобы там, в боевой обстановке, проявить себя.
Кандидаты в боевые расчеты, пройдя первый отбор, расположились в тени трех развесистых старых сосен, которые росли у штаба части. Близилось время ужина. Вечернее солнце, знойное и уставшее за длинный день, зависло над вершинами деревьев и щедро изливало остатки зноя. На плацу маршировали в полном обмундировании два взвода, отрабатывая повороты на ходу. Дальше, на стадионе, обнаженные до пояса бойцы трудились в гимнастическом городке, подтягивались на перекладине, прыгали через «коня», карабкались по скользкому подвесному шесту, отрабатывали упражнения на параллельных брусьях. На полосе препятствий ползали под колючей проволокой и преодолевали барьеры бойцы с полной выкладкой, с деревянными винтовками в руках и в противогазах, отсюда, издали, они казались странными очкастыми существами с трубчатыми хоботами. Борис с сожалением смотрел на своих сослуживцев и искренне сочувствовал им, понимая, как каждому из них приходится сейчас не легко, как убийственно не хватает воздуха для дыхания, как предательски потеют стекла очков противогазов и противный соленый пот стекает по лицу, щиплет глаза, ручьями скользит промеж лопаток по спине...
– Рядовой Томашевский!
Эдик неторопливо встал и, помахав рукой Борису и другим кандидатам, скрылся в дверях штаба. Вскоре он вышел оттуда и, никому ничего не говоря, двинулся в сторону своей казармы. Борис удивленно посмотрел на друга, ничего не понимая. Но сидевший рядом Виталий Гонтарь коротко бросил:
– Промахнулся!
Это означало одно – Томашевского почему-то пока не включили в батарею. Ушел к казарме, тихо ругаясь, и Захаров, а за ним и многие другие. Кандидатов оставалось все меньше и меньше. Подошла очередь сержанта Малыхина. Он тоже вышел из кабинета командира очень скоро, но при этом сиял, как начищенный медный котел: