Лев Троцкий
Шрифт:
Часть третья
ОБЪЕДИНЕННАЯ ОППОЗИЦИЯ, ССЫЛКА И ДЕПОРТАЦИЯ
Ему говорят, что закончен бой И пора вести учет несбывшимся снам…
Глава 1
ОТХОД ОТ «ГЕНЕРАЛЬНОЙ ЛИНИИ»
Фиктивная оппозиция
Все столкновения между Троцким и все более сплачивавшейся вокруг Сталина группой старых лидеров (виднейшими среди них были Каменев и Зиновьев), а также молодой порослью догматиков и карьеристов (из кого наиболее известен был щеголявший своей образованностью Н. И. Бухарин) являлись пока только внутренними стычками, не выходившими за пределы узкого круга высшей элиты. Но слухи о них в результате пересказов, порой мало достоверных, распространялись из Кремля в московские круги, затем в губернские города и, наконец, в совершенно искаженном виде доходили до глухой деревни.
По форме это была борьба за идейное наследие Ленина, который доживал последние месяцы в Горках. Борьба превращалась в драку за то, кто станет «великим» продолжателем дела Ленина. Шансы на успех определить было нелегко. Сталин и его помощники Каменев и Зиновьев обладали тем преимуществом, что оказывали решающее влияние на партийные кадры на местах — Зиновьев как руководитель ленинградской парторганизации, Каменев как лидер московских коммунистов и, главное, Сталин, в руках которого сосредоточилось к этому времени назначение и перемещение кадров по всей стране. «Тройка» не была монолитной, между ее членами возникали дрязги, причем каждый вначале считал себя главной фигурой, хотя постепенно Зиновьев и Каменев приходили к выводу, что они отодвигаются в сторону от «вождистских» позиций.
В арсенале Троцкого были другие важнейшие средства борьбы — поддержка Красной армии, авторитет организатора Октябрьского переворота и победы в Гражданской войне, а также мощный личный интеллектуальный и агитационно-публицистический потенциал.
Новый этап внутренней борьбы, не превращавшейся еще в открытую оппозицию сталинской группе, относился к концу лета — осени 1923 года, когда хозяйственный кризис, в основе которого лежали «ножницы цен», достиг апогея. Низкие цены на сельхозпродукты вели ко все более сокращавшемуся снабжению городов продуктами питания, которые крестьяне просто перестали продавать. В начале октября индексы розничных цен на промышленную и сельскохозяйственную продукцию составляли по сравнению с 1913 годом соответственно 187 и 58. Города оказались на грани голода. В связи с тем, что прирученные партией профсоюзы отказывались становиться во главе рабочих выступлений, получили распространение «неофициальные» забастовки.
На заседаниях Политбюро и пленумах ЦК Троцкий начал атаки на курс «тройки». О характере его аргументов можно судить по публикации журналиста, который упоминался в начале этой книги как автор небольшой публицистической работы о юности Троцкого. Это был Макс Истмен, некоторое время сочувствовавший коммунистической партии США и в 1922–1924 годах находившийся в России. Истмен симпатизировал Троцкому и его идеям, общался с ним, записывал его аргументацию.
Встречи с Истменом происходили регулярно. Хотя идейного сближения не произошло — американец сочувствовал коммунизму, но не был страстным приверженцем этой доктрины, — Троцкий был интересен журналисту как личность. Вместе со своей женой Еленой (урожденной Крыленко) Макс бывал в доме Троцкого, где их всегда радушно принимали. На гостей особое впечатление производили ярко-голубые глаза Троцкого, которые почти во всех репортажах журналистов и прочих очевидцев назывались жгуче-черными, чтобы они соответствовали образу Мефистофеля. Сам Лев Давидович жаловался: «Было в этом что-то фатальное. Эти черные глаза фигурировали в каждом описании, хотя природа дала мне голубые глаза». [813]
813
Eastman М. Great Companions: Critical Memoirs of Some Famous Friends. New York: Straus and Cudahy, 1959. P. 151–152.
Во время бесед Троцкий не сосредоточивался на себе, тем более на семейных делах, а посвящал все время обоснованию своих взглядов. Истмен изложил эту аргументацию в книге, опубликованной вскоре после отъезда из СССР.
Согласно Истмену, на заседаниях Политбюро Троцкий говорил, что все происходившее в СССР было результатом состояния умов членов партии, их чувства разочарования. Он считал, что утвержденные партсъездом меры преодоления «ножниц» не проводятся в жизнь в силу назначенчества сверху, недоверия к партийным низам. «Дисциплина периода гражданской войны» должна уступить место сознательной дисциплине и «широкой партийной ответственности». Вместо этого бюрократизация партийного механизма получила невиданные размеры, а зажим критики ведет к тому, что критические настроения уходят в подполье. [814]
814
Eastman М. Since Lenin Died. London: Labour Publishing Company, LTD, 1925. P. 142–143.
Некоторые соображения и предложения Троцкий излагал в документах, направляемых в ЦК и в Политбюро. Они касались ошибочности «разделения труда» между членами Политбюро (Троцкий мотивировал это примером Зиновьева, на которого были возложены вопросы Наркоминдела — это неизбежно приведет к слухам о слиянии Наркоминдела с Коминтерном), необходимости перестройки Центральной контрольной комиссии, недопущения свободной продажи крепких спиртных напитков «в фискальных целях» («Попытка перевести бюджет на алкогольную основу есть попытка обмануть историю», — писал он) и, наконец, общих вопросов экономического и финансового кризиса, их причин и вероятных последствий. [815]
815
Троцкий Л. В ЦК РКП, в ЦКК // Коммунистическая оппозиция в СССР 1923–1927. Т. 1. С. 79–85.
На заседаниях Политбюро Троцкий, опасавшийся все большего усиления сталинской группы, стал чаще и острее отстаивать «внутрипартийную демократию», атаковать бюрократов, в том числе высокого ранга. Б. Бажанов вспоминал, что в качестве воплощения этого слоя он избрал недалекого Молотова, на которого яростно обрушивался. «Хорошо помню сцену, как глядя в упор на Молотова, сидевшего против него по другую сторону стола, Троцкий пустился в острую филиппику против «бездушных партийных бюрократов, которые каменными задами душат всякое проявление свободной инициативы и творчества трудящихся масс». Молотову, имя которого Троцкий не называл, надо было смолчать и сделать вид, что речь идет совсем не о нем, и еще лучше одобрительно кивать головой. Вместо этого он, поправляя пенсне и заикаясь, сказал: «Не всем же быть гениями, товарищ Троцкий»». [816] Видимо, именно после этого примечательного выступления в высших кругах Молотова стали тайком именовать «каменной задницей», и эта кличка закрепилась за ним на всю жизнь.
816
Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. М.: Инфодизайн, 1990. С. 74.
Полагая, что его усилия саботируют, Троцкий стремился выйти за пределы Политбюро и даже ЦК. Он понимал, что донкихотскими методами не добьется результата. На протяжении августа — сентября 1923 года он беседовал с отдельными партийными деятелями, которых считал своими соратниками. Скорее всего, именно в ходе этих бесед вырабатывался текст документа, который затем был дан на подпись ряду партийных деятелей.
Масла в огонь подлило решение сентябрьского пленума ЦК об изменении состава Реввоенсовета — в этот орган, считавшийся главной опорой Троцкого, были введены пять членов ЦК, а также Н. И. Муралов (командующий Московским военным округом), членом ЦК не являвшийся. В решении пленума пятерку называли «военными цекистами». Ими были И. В. Сталин, К. Е. Ворошилов (командующий Северо-Кавказским военным округом), Г. К. Орджоникидзе (первый секретарь Закавказского крайкома партии), Г. Л. Пятаков (заместитель председателя ВСНХ), М. М. Лашевич (командующий Сибирским военным округом).
Решение было хорошо продуманным и, по сути дела, провокационным, ибо, во-первых, из числа «военных цекистов» трое военными не были, а во-вторых, двое из дополнительно введенных в Реввоенсовет — Пятаков и Муралов — в следующем месяце подпишут документ, поддерживавший Троцкого, причем Пятаков уже был известен сталинской группе как сторонник Троцкого, а Лашевич присоединится к антисталинской группировке позднее. Генсек, таким образом, вел игру хитро, действуя поэтапно, не забегая вперед, возможно, даже замедленно, с точки зрения его ретивых помощников, сохранял внешнюю видимость баланса.
Картину поведенческой возни живописно передал Борис Бажанов. Вот как он рассказал о начале одного из заседаний: «Без одной минуты десять с военной точностью входит Троцкий и садится на свое место. Члены тройки входят через три-четыре минуты один за другим — они, видимо, перед входом о чем-то совещались. Первым входит Зиновьев, он не смотрит в сторону Троцкого, и Троцкий тоже делает вид, что его не видит, и рассматривает бумаги. Третьим входит Сталин. Он направляется прямо к Троцкому и размашистым широким жестом дружелюбно пожимает ему руку». [817]
817
Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. С. 63.