Левая политика, № 23 2015. Россия, Украина, Новороссия

Кагарлицкий Борис Юльевич

Что же касается Киева, то у него всегда есть повод «озаботиться» судьбой своих граждан в Приднестровье, в регионе, который до 1940 года входил в состав Советской Украины. Михаил Саакашвили в качестве губернатора пограничной с Молдавией Одесской области — ещё одно свидетельство в пользу того, что «все необходимые выводы» уже сделаны.

1918 год возвращается в Молдавию. Не прошло и ста лет.

Вместо заключения. Возможно ли чудо на Днестре?

Существует не мало объяснений того, почему в ноября 2003 года не был подписан «Меморандум Козака» об объединении Кишинёва и Тирасполя. Все они, в той или иной степени, справедливы. Но, как теперь представляется, было главное уязвимое место в этом проекте. С позиций последующего опыта, «задним умом» можно говорить, что этим уязвимым местом было не федеративное устройство Молдавии

и даже не вопрос военного присутствия России в Молдавии. Главным уязвимым местом стало то, что этот меморандум был плодом кабинетного, конфиденциального согласования. Общество по обоим берегам Днестра должно было лишь согласиться с итогом такой большой дипломатической и правовой работы. А неувязка состояла в том, что само молдавско-приднестровское общество не готово было защищать не просто какой-то сложный политико-правовой документ, но саму идею реинтерации Молдавии. Не в том смысле, что это разделённое общество было категорически против такого воссоединения. Просто оно не привыкло, чтобы его спрашивали, а само, по своей инициативе активности не предпринимало. Иными словами, за общественной поддержкой ни официальный Кишинёв, ни Тирасполь не обращались. Вся логика поисков легитимности объединительного процесса тогда основывалась на достижении международного консенсуса. А его-то и не было. Более того, в Кишинёве поднялись масштабные уличные протесты противников Меморандума, которые, понятное дело, его не читали, но осудить были готовы. Пусть даже по указке западных посольств.

Нынешняя, кризисная ситуация — это тот самый чистый случай, когда подавляющая часть общества, его мнение, его позиция могут стать либо основанием для исчезновения государственности, либо, напротив, новым и единственным, долговременным источником государственной легитимности. Ни дискредитировавшие себя политические институты, ни осквернённая Конституция, ни суетливые и коварные политические элиты, ни европейские структуры — более не являются в этом смысле какими бы то ни было авторитетными барьерами для выражения позиции большинства населения Молдавии. Ситуация не столько кризисная, сколько по-настоящему творческая. Хороший вызов и стимул одновременно для нового поколения молдавских политиков начать действовать с чистого листа, с опорой на те самые черты молдавского общества, которых все прежние правители стеснялись, с опорой на всё те самые невостребованные качества молдавского народа, которыми, скорее, следует гордиться и строить на их почве далеко идущие суверенные политические стратегии.

«Странное», не агрессивное, толерантное и одновременно разочарованное молдавское общество как никогда по всем своим характеристикам теперь близко тем общественным настроением, которые сейчас доминируют в блокадном Приднестровье. Сегодня, по большому счёту, это уже одна социальная реальность. Это хорошая почва для того, чтобы объединиться «бедами». Во имя общего их преодоления, для собирания себя снизу, без вмешательства всех этих «международных переговорных форматов» и прочего внутреннего и внешнего начальства. — Это шанс совершить то известное арифметическое действие, которое превращает два заурядных минуса в один очевидный плюс. Упереться прочно на оба берега Днестра и совершить акробатический переворот в своей государственно-политической репутации, встав, наконец, с головы на ноги.

Сегодня у жителей двух берегов Днестра для такого объединения есть главное — общие враги, общие проблемы и общие надежды, связанные исключительно с сохранением мира и с открывшейся возможностью евразийской интеграцией края. Интеграцией, которая, вопреки даже отсутствию общей границы с Россией, способна стать новой платформой для возвращения в эту часть Европы хоть какого-то развития.

Альтернативный сценарий известен. В принципе уже понятно, что произойдёт в том случае, если Молдавия исчезнет.

КНИГИ

Города из плоти и трагедия урбанистики

Полина Алексейчук

Эдвард Глейзер. Триумф города. Как наше величайшее изобретение делает нас богаче, умнее, экологичнее, здоровее и счастливее / Пер. с англ. И. Кушнарёвой. М.: Издательство Института Гайдара \ Московский урбанистический форум. «Библиотека урбаниста», 2014

На фотографиях в Google по запросу «Эдвард Глейзер» — холёный сорокалетний мужчина (на самом деле ему 47) в отменном костюме и с белозубой улыбкой. Не верится, что это профессор Гарварда, он похож, скорее, на CEO крупной корпорации или на венчурного инвестора. В этом есть доля правды: Глейзер — первоклассный экономист.

И этот экономист написал книгу, которая претендует на то, чтобы

стать одним из манифестов urban studies. Манифест умещается в одну строку и локализуется уже в подзаголовке книги: «Город — это величайшее изобретение человечества, которое делает нас богаче, умнее, экологичнее, здоровее и счастливее». Тому, как именно город делает нас лучше по каждому из пунктов — богаче, умнее, счастливее и так далее — и посвящён каждый из разделов книги.

Характер автора, похожего на нью-йоркского топ-менеджера, легко реконструируется через его текст: с вами говорит напористый, активный, решительный и живой человек. Он спорит, полемизирует, доказывает, бомбардирует вас фактами и явно провоцирует. С Глейзером не согласились бы многие: например, отечественный урбанист Святослав Муру-нов в интервью порталу The Village высказал убеждённость, что города устроены таким образом, чтобы сделать человека несчастными, а человек счастливый — это, как правило, аномалия и вызов [1] . В очерке «Большие города и духовная жизнь» Георг Зиммель пишет о «насилии» большого города, от которого индивид пытается отгородиться путём излишней рассудочности, реагируя умом, а не чувствами, на «течения и противоречия внешней среды» [2] .

1

См. К. Фарберова. Урбанист Свят Мурунов — о городах, в которых люди не могут быть счастливы. The Village, 13.10.2014: http://www.the-village.ru/village/city/city-interview/166717-urbanist-svyatoslav-murunov-o-moskve-i-ostalnoy-rossii.

2

Г. Зиммель. Большие города и духовная жизнь. Логос, 2002, № 3.

Главная мысль Глейзера — в следующем: ребята, на самом деле вне города вы были бы намного несчастнее, чем в нём.

По композиции книга скорее напоминает собрание эссе и заметок и чем-то походит на бизнес-литературу для стартаперов. Автор хочет объяснить одновременно, почему миллиарды, потраченные на инфраструктуру упадочного города, не спасут его, почему политики, которые борются за социальную справедливость, обречены на провал, как взаимосвязаны феномен столицы и заирская клептократия, а также какую роль в жизни горожан играют чистая питьевая вода, блюда Гордона Рамзи и пьесы Шекспира.

Но текст Глейзера огорошивает не только пёстрым набором сюжетов, но и переплетением нескольких способов говорения о городе, и даже нескольких пластов, каждый из которых, в свою очередь, не совсем кон-систентен.

Первый пласт — это то, какой методологией пользуется автор. Глейзер — экономист и «высвечивает» окружающий мир пользуясь самым доступным ему языком — языком экономики. Например, утверждает, что самый важный в мире рынок — «рынок труда», а большой город — это «диверсифицированный портфель работодателей». В помощь экономике берёт статистику, которой владеет виртуозно.

Собственно, в этом и заключается трагедия урбанистики и причина, по которой научное сообщество смотрит на эту междисциплинарую область знаний в лучшем случае свысока, в худшем — с нескрываемым презрением. Хотя она и находится на пике моды и даже, возможно, помогает решать прикладные вопросы городской жизни, она не имеет ни своего языка, ни методологии, ни, собственно, объекта изучения как такового. Ведь «город» — это очень условный объект.

То, что изучает «урбанист» может быть прописано в плане исследования: например, «библиотечное сообщество города Москвы», но концептуализироваться «библиотечное сообщество» будет ресурсами социологии, а не урбанистики, и изучаться тоже методами социологии. И тогда «урбанист» превращается в «социолога».

Виктор Вахштайн фиксирует это очень точно: «Недавний всплеск интереса к урбанистике должен был сделать город объектом теоретической рефлексии в релевантных дисциплинах, но на практике привёл к инфляции высказываний. Говорить о городе стало легко и необременительно. Сегодня любое журналистское описание городской жизни априорно вызывает больше доверия, чем социологическое исследование той же проблематики. <. > В ситуации поствавилонской урбанистики мы окончательно утратили способность говорить о городе осмысленно» [3] .

3

В. Вахштайн. Пересборка города: между языком и пространством. Социология власти, № 2 (2014). С. 9–38.