Левая политика, № 23 2015. Россия, Украина, Новороссия
Шрифт:
Путаная картина. Этакая Украина наоборот. Против диктатуры олигархов, против победившей коррупции, за восстановление «попранных демократических институтов» и хрестоматийных «европейских свобод» в Молдавии борется очень влиятельная левая, фактически пророссий-ская оппозиция. Но это ещё не всё. Очевидно, что «наоборот» — то есть зеркально иначе — в этой картине выглядят не только сама Молдавия, но и Россия с Западом. Если смотреть из Кишинёва, то кажется, что они тут как будто поменялись своими уже избитыми и подчас карикатурными имиджами. Европа всё отчётливее приобретает черты циничного надзирателя, а с Россией связывают надежды на перемены к лучшему.
Почти десять лет назад российский политолог Дмитрий Фурман по этому поводу тонко заметил: «Внимание экспертов прежде всего привлекают
Ни свой, ни чужой. Бескорыстный мошенник и отчаянный плут. Вероломный провокатор и находчивый ловкач. Скорее хитроумный, чем храбрый. Обманщик и сноровистый трюкач. Часто пьяный, а ещё чаще — кажущийся пьяным. И до комичности простоватый, если не принимать во внимание, что роль простака — одно из самых эффективных средств камуфляжа, особенно среди статусных персон, пафосно отслеживающих все оттенки собственного величия. Всегда разный, но никогда — не эпический герой, не великан, не силач и, конечно же, не воплощение безоговорочного зла в любом из его известных обличий!
Хотя и тут есть свои особенности. Все, кто так или иначе были вынуждены взаимодействовать с подобными персонажами, многократно убеждались, что приручить трикстера — дело не простое, а затевать с ними конфликты — гиблое. Трикстера бесполезно пороть. Как Труффальдино из Бергамо, он будет безоговорочно следовать исключительно своим представлениям о преимуществах положения «слуги двух господ», либо, подобно Одиссею, коварно ослепит циклопа, ну или, как «кот в сапогах», жестоко разыграет великана-людоеда. Можно лишь терпением и собственным благородством завоевать его доверие. Надёжного стратегического партнёра, исполненного высоких целей, из него может и не выйти, а вот нежданно-негаданный союзник, приходящий на помощь в самый непостижимый и критический момент, это как раз он — трикстер. Будь то в обличии пройдохи-лиса Ре-нара, того же Одиссея с его циничным розыгрышем благородных троянцев при помощи «дарёного коня», или многими любимого Саида, который обычно являлся только тогда, когда «стреляли».
Молдавия воспринимается в России скорее как ловкая и плутоватая, нежели враждебная либо однозначно дружественная. Российская геополитическая оптика легко различает такие качества молдавской политической элиты, как ненадёжность, необязательность, вероломность. Конечно же, этими качества не обделены любые элиты любых стран. Но для Молдавии — этот перечень «достоинств» стал узнаваемым брендом. Возможно, в том числе и потому, что так оценивает собственное начальство само молдавское общество. Доверие к власти тут давно колеблется вокруг 15 процентов. Последний социологический опрос, проведённый в апреле «Институтом публичных политик», организации, не замеченной в симпатиях к оппозиции, демонстрирует картину настоящего институционального распада. Почти 90 процентов опрошенных не доверяют политическим партиям, парламенту, президенту, правительству. Юстиции не доверяют 80 процентов, банковской системе — за 70 процентов, а полиции — за 60 процентов. В совокупности это означает недоверие к власти, к государству в целом, ко всем его ведущим элитам.
Комплименты европейских чиновников в адрес «фронтменов» такой элиты — демонстративная попытка сыграть именно на всех тех сомнительных качествах, что перечислены выше. Причём сыграть при полном равнодушии к тому, как отнесётся к этому очевидному лицемерию молдавское общественное мнение. Это общественное мнение вряд ли волнует европейцев. Чего им стыдиться? Ведь этим мнением не особо дорожат и сами молдавские начальники и руководители. Более того, время от времени они выдают на-гора глубокомысленные, философические, полные аристократической брезгливости откровения об этом самом обществе и народе. В меланхоличной прозе молдавского политического
И это, надо сказать, уже давняя традиция. Молдавским народом молдавские элиты действительно не гордятся. Засвидетельствованных фактов их «хождения в народ» тоже не выявлено. О «корнях» тут, как и везде, говорить принято много, но припадать к ним никто и никогда особо не спешил. Ещё Дмитрий Кантемир в начале XVIII века так оценил своих подданных: «Самомнение и высокомерие являются матерью и сестрой молдаванина… Они дерзки, вспыльчивы, легко возбуждаются и вступают в ссору Однако они отходчивы, быстро остывают и мирятся со своими противниками… У них что на сердце, то и на языке, как легко они забывают вражду, так же недолго сохраняют память о дружбе. Не прочь хорошо выпить, но и не пропадают без вина. Молдаване не знают меры в своих чувствах. При успехе становятся заносчивыми, при неудаче падают духом… они мятежны и непостоянны, и если не угрожает внешний враг, легко соблазняются на бунты против своих начальников и нередко даже против самого господаря».
Откровенно говоря, нынешнее молдавское общество как-то не очень вписывается в стандарт и шаблон привычных постсоветских организмов. Вершина этой социальной пирамиды увенчана, как это принято всюду, агрессивными, жуликоватыми чиновниками, с откровеннодемонстративными этнократически-ми замашками. На самом пике этой конструкции водружён премьер-министр без среднего и высшего образования. Но чем ниже мы будем опускаться к основаниям, тем парадоксальнее будет картина. Особенно для тех, кто много читал про приднестровскую войну, про межнациональное напряжение, про русофобию и прочие молдавские кошмары.
Молдавское общество, в отличие от молдавской власти, кажется демонстративно просвещённым. Начиная с того, что оно вызывающе многоязыко. Причём это касается не только сферы общения, но и потребления информации — книг, новостей, фильмов, театральных постановок. Передачи российского телевидения и радио предпочитает смотреть более трети титульного населения, а молдавскую информационную продукцию предпочитают почти 60 процентов русскоязычных. В отношениях к власти показатели достаточно ровные. Из тех, кто готов выйти на уличные протесты, — 34 процента молдаван, 29 процентов русских, 20 процентов украинцев, остальные проценты — прочий молдавский интернационал: гагаузы, болгары, евреи, поляки и т. д… На шкале взаимной «терпимости-нетерпимости» молдаване, русские, украинцы перечисляют с избытком свои национальные недостатки и отмечают преимущества других национальностей. Иными словами, в горизонтальном срезе молдавского общества межэтнических проблем не только нет — напротив, тут отмечается своеобразный полиэтничный фундаментализм, прочно отражающийся, в том числе, в высокой статистике межнациональных браков. Конфликтов на национальной почве в молдавском обществе нет. Конфликтная атмосфера всякий раз возникает исключительно между обществом и властью, которая время от времени отказывает в первую очередь молдаванам в праве именоваться молдаванами, а уже потом, по известным «прибалтийским» лекалам, указывает на дверь остальным национальностям. Последнее происходит в разных формах. То где-то закрываются русские школы, то изымаются из сетки вещания программы и новости на русском языке. То пытаются в очередной раз отменить синхронный русско-молдавский перевод в Парламенте, то грозятся изменить языковое законодательство и лишить русский язык статуса языка межнационального общения. А иногда просто высшие должностные лица популярно объясняют с центральных трибун, что русские, к примеру, должны жить в России.
Но эти призывы плохо работают. В первую очередь потому, что всем понятно, что львиная доля молдавских русскоязычных — это не «понаехавшие тут», а исконные представители такого же местного населения, превратившиеся в русскоязычных, а часто и в молдоязычных из веками проживавших в Молдавии украинцев, греков, армян, евреев и т. д. С другой стороны, около миллиона молдавских трудовых мигрантов ежегодно проходят сквозь российский рынок труда и, возвращаясь обратно домой, всё меньше и меньше понимают ксенофобные намёки и действия своих элит.