Левая политика, № 23 2015. Россия, Украина, Новороссия
Шрифт:
Разумеется, вера в «хитрый план Путина», как и любая религиозная вера, выдержит любые испытания реальностью и останется непоколебимой даже если наше начальство само будет вручать американцам ключи от Кремля. Но проблема в том, что серия уступок, капитуляций и предательств разрушает само государство куда быстрее и надёжнее, чем любые враги. Если так пойдёт, то желающие верить не переведутся, да только верить будет уже не во что и не в кого.
Судя по решениям, уже принимаемым правительством РФ по поводу «параллельного импорта» (иными словами, о легализации контрабанды в обход самой же Россией провозглашённых санкций), по поведению отечественных дипломатов на переговорах с властями Киеве и Евросоюза, по политике, проводимой эмиссарами Кремля в Новороссии, новый раунд уступок неизбежен. И чем более пышными и дорогими оказываются юбилейные торжества в честь дня Победы, чем более
Поэтапная сдача Новороссии становится реальным фактом. Вдоль границы России и Новороссии строятся фортификационные сооружения, которые должны предотвратить «неконтролируемое передвижение» ополченцев. Украинские таможенники уже контролируют границу с российской стороны. Осталось отозвать отпускников-контрактников, закрыть границу и отдать официальным властям Луганска и Донецка приказ принять любые условия Киева утверждённые Москвой.
Судьба народных республик Новороссии в подобных условиях вряд ли окажется иной, чем у Испанской республики в 1939 году. Тех, кто не понял, что проект “Новороссия” закрыт, в Луганске и Донецке зачищают уже сегодня. Однако даже после падения народных республик борьба будет продолжаться, а Мозговой станет для следующей волны движения такой же легендой как Сандино или Че Гевара в Латинской Америке…
Поражение Испанской республики оказалась прологом Второй мировой войны, которая завершилась не только победой СССР над нацистской Германией, но и мощной волной прогрессивных преобразований по всему миру (включая формирование социального государства на Западе, деколонизацию в Африке и Азии, и реформы 1950-х годов в самом СССР). Точно также сегодня мы видим не просто первые залпы маячащей на горизонте большой войны, но и начало больших потрясений, которые неминуемо погребут под собой существующий социально-политический и экономический порядок. Только гарантий того, что на смену ему придёт нечто лучшее, у нас нет никаких. Будущее зависит от нас самих, от нашей ответственности перед Историей.
Чем кончилась политика «умиротворения агрессора» в 1938–1939 годах, мы хорошо знаем. Уинстон Черчилль, характеризуя политику Чемберлена, сказал: он предложил стране выбор между войной и бесчестьем.
Страна выбрала бесчестье и получила войну.
Скорее всего, слова эти относятся и к современной России.
24 мая 2015
РОССИЯ, УКРАИНА, НОВОРОССИЯ
Политэкономия украинского кризиса
Борис Кагарлицкий
Левые экономисты уже давно смеются над либеральными коллегами, которые каждый раз после провала очередной «реформы», неизменно заявляют, что вся проблема была исключительно в её недостаточном радикализме, после чего требуют более энергичного продолжения того самого курса, который уже привёл к кризису. Разумеется, подобный взгляд на жизнь свидетельствует об определённой аберрации сознания или о крайне высоком уровне идеологической паранойи. Но не только. У него есть и своя объективная логика.
Выдающийся американский марксист Дэвид Харви определил динамику неолиберализма как spacial fix [1] . Противоречия системы, неразрешимые в каждой конкретной точке экономического пространства, временно преодолеваются за счёт постоянного расширения самого этого пространства, за счёт вовлечения в него новых ресурсов, новых рынков, а главное — новых масс наёмных работников, каждый раз всё более дешёвых. Таким образом неолиберальный капитализм, фактически блокировавший механизмы повышения эффективности за счёт развития общественного сектора, инвестиций в науку и образование, внедрения трудосберегающих технологий и за счёт перераспределения ресурсов (что характеризовало модель кейнсианской «смешанной экономики») постоянно вынужден был открывать для себя новые границы. По той же причине процесс либерализации рынков и приватизации в принципе не может иметь никаких пределов, его результаты на каждом данном этапе неминуемо оказываются «недостаточными». Зафиксировать и стабилизировать их невозможно, точно так же, как невозможно удержать в равновесии остановленный велосипед. Противоречия тут же начинают разрывать систему.
1
См. Д. Харви. Краткая история неолиберализма. — М.: Поколение, 2007. Также: Д. Харви. Географичекий марксизм. Русский Репортёр, 13 мая 2008, № 18 (48).
При этом сама по себе постоянная экспансия на определённом этапе создаёт на периферии системы новые зоны экономического развития, где начинается бурный рост производств, ориентированного сразу на мировой рынок. Результаты этого роста вполне обоснованно могут быть предъявлены как «истории успеха» неолиберальной экономики. Проблема лишь в том, что подобная экспансия, не будучи связанной с расширением внутреннего рынка, довольно быстро исчерпывает свои возможности. Разумеется, рост экспорта приводит к притоку средств в страну, что косвенно отражается и на внутреннем рынке. Но тут неолиберальная модель опять вступает в противоречие сама с собой: если приток средств ведёт к росту заработной платы, то расширение внутреннего спроса сопровождается снижением конкурентоспособности дорожающего экспорта. Если же заработную плату и доходы населения удаётся удерживать на нищенском уровне (чтобы жители страны ни в коем случае не могли бы пользоваться плодами экономического роста), то через какое-то время сам рост прекращается — рынки исчерпываются. Ведь в конечном счёте мировой рынок всё-таки опирается на совокупность национальных рынков и существовать без них не может.
В результате за каждой волной территориальной экспансии следует новая, которая в значительной
мере «смывает» результаты предыдущей — так Южная Европа, ставшая зоной экспансии в начале 1980-х годов, испытала трудности из-за перемещения производства в Восточную Европу, Латинскую Америку и Северную Африку. «Освоение» международным капиталом стран Восточной Европы стало важным фактором в преодолении экономического спада 1990–1991 годов, причём речь шла не только о формировании новых рынков, но и о прямом разграблении ресурсов (начиная от примитивного вывода денег, заканчивая использованием технологического и научного потенциала этих стран, который почти даром доставался победителям в холодной войне). Позднее подъём индустрии в странах Азии нанёс удар по новым экспортным отраслям, начавшим развиваться в Латинской Америке и Северной Африке. А спустя полтора десятка лет рывок Китая в свою очередь ослабил экономический рост и привёл к кризису в Восточной Азии. Учитывая не только дешевизну рабочей силы, но и беспрецедентные масштабы китайской экономики, можно с уверенностью утверждать, что Китай оказался для неолиберализма своего рода «последней границей», преодолеть которую уже невозможно без качественных изменений в самой системе. Однако именно этих изменений и стремятся любой ценой избежать правящие круги Запада и их союзники в остальной части мира.
Единственный выход в подобной ситуации состоит в том, чтобы силовым образом «взломать» уже существующие рынки и насильственно реконструировать их для резкого снижения стоимости рабочей силы и извлечения ресурсов, которые по тем или иным причинам оставались недоступными. Это похоже на возвращение горняков в заброшенную шахту, основные ресурсы из которой давно уже извлечены. Уровень эксплуатации при этом повышается не только до предельного, но и выходит за пределы, минимально необходимые для воспроизводства рабочей силы, общества и природной среды. Иными словами, начинается их разрушение.
Капитал насильственно разрушает уже то самое разделение труда, которое им же было создано, уничтожает сложившиеся рынки, чтобы на их месте создать новые, более дешёвые, переводит страны со средним уровнем достатка населения обратно в разряд бедных, возвращает государства полупериферии назад на периферию. Собственно, именно в этом состоит задача политики жёсткой экономии, проводившейся в Испании, Португалии и Греции с катастрофическими для этих стран последствиями. Новая волна наступления капитала фактически повторяет географию предыдущих, начинаясь оттуда же, откуда начался весь цикл территориальной экспансии, с той лишь разницей, что на сей раз капиталу необходимо уничтожить или свести к минимуму свои собственные предшествующие достижения. Если в первый раз можно было говорить о диалектическом процессе «творческого разрушения», когда позитивные и негативные стороны экспансии были тесно переплетены друг с другом, то на сей раз речь идёт именно о разрушении как таковом, о чистом регрессе, после которого пострадавшим регионам не остаётся ничего иного, кроме как начинать с «чистого листа», не поднимаясь на новый уровень развития, а лишь постепенно восстанавливая то, что было уничтожено.