Лезвие
Шрифт:
– Лекса, открой. Это я. Саид. Впусти меня, девочка. Поговорить хочу.
АНДРЕЙ
Кожа до сих пор ладонь горела после пощечины. Так, словно только что ударил. Еще несколько часов назад я поклялся бы чем угодно, что никогда не сделаю ей больно. Никогда руку не подниму. Каким бы злым ни был. Что бы ни делала или ни говорила. И перед глазами все эти месяцы пролетели, как краткометражка. На перемотке. А мозг лишь отдельные кадры выхватывает и выдает в виде стоп-кадров. Взгляды с вызовом, слова едкие и ядом пропитанные, которыми друг друга хлестали. Выходки ее, разбитая ваза, запах гари, когда дом гореть начал. Как сломать ее пытался, только на самом деле жалел каждый раз, сам тогда еще не понимая, почему. Миллион раз по стенке размазать хотел, и останавливало что-то. И нежность эта… долбаная нежность, которая пробилась словно росток из-под асфальта.
А сейчас сам же и ударил! Смог… Да, бл***, смог. Наотмашь. Никогда на женщину руку не поднимал, а тут не выдержал. Не потому что больно было. Невыносимо. Настолько больно, что сдохнуть в тот момент хотелось, только чтобы не слушать. Разорвать грудную клетку и выдрать сердце это долбаное, которое не хотело прекращаться биться и трепыхаться от звука ее голоса. Того самого, которым раньше сводила меня с ума от страсти, а сейчас распинала. Хотел, чтобы замолчала наконец-то. Чтобы заткнулась, мать ее, и не говорила все это, не вела себя, как лживая сука. Чтобы не опускалась в моих глазах еще больше. Не летела вниз на бешеной скорости, разбиваясь на дне пропасти, из которой мы только-только начали выбираться. Вот почему ударил. За то, что посмела замарать то единственное, что оставалось незапятнанным.
Я ни одному ее слову не верил. Ни одному лживому слову. Да и лгать можно по-разному. Даже больше - каждый из нас имеет право на ложь. И я знал, что она лжет. Не настолько наивен. И ушел я не потому, что поверил. А потому, что отказалась. От меня… себя… от нас. И плевать я хотел на ее какие-то намерения и страхи. Это все второстепенно, если действительно хочешь чего-то. А девочка испугалась. Поиграла и поняла, что все зашло слишком далеко. Слишком страшной сказка получалась. Это не игры в экстрим, это адреналин в чистом виде. Это запах крови с ее металлическим привкусом. Это могила тех, кто с тобой бок о бок был и понимание, что это кладбище лишь расти будет. Это та уродливая реальность, с которой не каждый сумеет жить, и она испугалась. Дьявол! Даже это я мог понять. Мог понять, бл***. Но только не то, что она оступилась. Чувствовал себя полным идиотом. Вспоминая каждый день, что был с ней, и понимал, как все это выглядело. Долбанные гонки. С самого начала. Бегал за ней, как идиот, поймать пытался. Для себя, чтоб навсегда, а она любой шанс использовала, чтобы сбежать. Наплевав на все! На то, что каждый раз за ней мосты горят, которые я по камню опять выстраивал. Придумывала потом миллион оправданий, в глаза смотрела и сладкие слова говорила, а я , дурак, и рад был слушать. Потому что чертовски хотелось верить. В эту искренность, чистоту, и пить жадными глотками ее наивность и свежесть, а наивным оказался я. Поверив девчонке, которая просо наигралась в любовь. О чем думал только? Какая, нахрен, любовь? Какие чувства? Ей еще по клубам бегать да со сверстниками на вечеринках гудеть… Попробовала что-то новое на вкус, только груз слишком тяжелым оказался. Вот и решила все для себя. Как умела… Наговорив всякой дряни, чтоб побольнее ударить. Я ее насквозь видел, и с каждым произнесенным словом она для меня словно в размерах уменьшалась. По красивому, такому родному и до боли любимому лицу поползли уродливые трещины разочарования. Тонкие, едва заметные, только разветвлялись с такой скорости, что покрыли кожу безобразным кружевом лицемерия. Зачем, Александра? Зачем, мать твою, ты сделала это с нами? И ловлю себя вдруг на мысли, что в душе нет ярости. Нет ненависти или злости. Мне не хочется выжать на полную педаль газа и врезаться в ближайший столб. Не хочется вернуться и убить ее, нахрен. Не было этого. Была лишь мертвенная пустота. Настолько тихая, что я на мгновение даже прислушался, продолжает ли биться сердце. Потому что там, внутри, все покрылось толстой коркой льда. Нет вьюги, нет метели или ярких переливов инея на солнце, только заставший холод.
Наверное, это похоже на состояние шока. Или когда тебе сообщают о смерти близкого человека, только ни одно слово не дошло до сердца. Ты слышишь, даже смотришь на лицо собеседника, который прячет от тебя глаза, чтобы не выдать своей жалости, а ты НЕ ПОНИМАЕШЬ, что это конец.
Я даже остановился, схватив в руки телефон, чтобы на фото ее посмотреть… ждал, что сейчас взорвусь, но… все та же тишина и пустота. Так забирает нашу душу разочарование. Когда тебе не хочется уже биться головой о стену, когда каждый момент из прошлого словно в другом свете виден, или это просто ты к каждому из них с иной стороны подходишь. Когда каждое произнесенное слово звучит иначе, превращаясь из вдохновляющей музыки в отвратительные фальшивые аккорды.
“- Сильнее мой отец! Тебя и всех твоих… сильнее. Ты за все это время убить его так и не смог! А он… он всю семью твою. Как ты защитишь меня? Себя защити!”
И словно жестокая насмешка - телефон зазвонил. Карина… Улыбается на фото во весь экран, и вот наконец-то что-то там, где сердце, зашевелилось. Острая боль обрушилась вперемешку с чувством с вины. И дальше мозг продолжает выхватывать кадры из прошлого. Тот самый злосчастный кабинет и гипноз. Моя дочь… глаза ее закрытые, дрожащие руки, и я, такой же, бл***, беспомощный…
“Чувствую запах алкоголя... Сильный… Меня тошнит от него… Они теперь смеются… громко… говорят, что уже скоро начнется веселье. А я не понимаю, почему они схватили меня. Может, они ошиблись. Я же не сделала ничего плохого. Не ругалась ни с кем. Почему они ворвались к нам? Я хотела приподняться, в окно посмотреть, наверное, папа уже едет следом. Сейчас он заберет меня. Нужно потерпеть…”
А папы не было. Папа не защитил тебя тогда. Как и не защитил Дарину с Таей. Понимаешь, Карина, он другой дочерью занят был. Не своей, а того ублюдка, который сломал тебя. Вот чем твой папа занимался.
А его дочь оказалась намного смышленее тебя, моя девочка. Себя сберечь смогла, да еще и защитника нашла в лице того, что должен был разорвать ее на части. А Александра правду сказала. Не жалея. Отрезвляя. Показывая, чего стоит весь этот фарс, в который я, как дурак, поверил. Бегал, как подросток желторотый, догоняя и назад возвращая. А ведь правда, я не оставлял ей выбора. Свято верил, что это НАШЕ решение. И действовал соответствующе. Не спрашивая, не давая отдышаться, не слушая. И ее шаги в обратную сторону одним только страхом объяснил. Только страх - это так ничтожно мало, если любишь. Если любишь… вот ключевое слово. Не играют, не подпускают, чтобы потом оттолкнуть, не приближаются, чтобы потом сбежать еще дальше. Это так… поиск острых ощущений. Она всегда оставляла для себя пути к отступлению, только я, полный идиот, не желал это замечать.
Да, моя хорошая.
Па-а-ап, а ты где?
Я в дороге, дела кое-какие решал…
А ты скоро в городе будешь?
А что случилось?
– каждый телефонный звонок из дома заставлял меня напрягаться, ожидая плохих новостей. Особенно в последнее время.
– Не молчи, Карина!
Да ничего, ты что… со мной все в порядке. Я просто думала, ты меня заберешь…
Это непременно. Откуда? И какого… - остановился, сделав несколько глубоких вдохов. УЖ кто-то , а она меньше всех заслуживает того, чтобы вымещать на ней свою злость. Несколько секунд назад от чувства вины с ума сходил, а сейчас ощущение, что опять из-под моего контроля вышла, моментально собраться заставило и вернуться к себе прежнему.
– Где ты находишься, Карина? Я сейчас же приеду…
Я, эм-м-м, я у Насти. Когда будешь?
Ты опять за свое?
– моя дочь неисправима. Иногда мне хотелось ее за это придушить.
Ну, как хочешь. Я могу и сама, не маленькая уже
Стоять! Жди меня, я буду максимум минут через пятнадцать.
Я был через десять. Не знаю, почему, но на душе становилось все более тревожно. Или это уже паранойя. Не знаю. Ощущение, что все из рук валится. Что я отсутствовал очень долго и сейчас, вернувшись в свой дом или на свою Родину, понимаю, что все необратимо изменилось. Люди, который ты знал и ценил, места, в которые любил ходить, даже лавочка возле подъезда хоть и свежепокрашенная, но какая-то неродная. Чувствовал, что упускаю что-то очень важное, только понять и объяснить самому себе, что именно, все сложнее. Как среди развалин своего мира, в котором узнаешь лишь отдельные очертания. Я не хотел, чтобы моя дочь была там. Она должна быть дома. Как и сестра… и племянница. И каждый раз, когда я буду переступать порог собственного дома, от него не должно веять могильным холодом, это все неправильно черт возьми.
Вытащил из внутреннего кармана телефон и быстро набрал дочери.
Карина, я внизу. Спускайся, давай. Мы спешим. Учти это, пожалуйста…
И куда мы так сильно спешим, - дверца машины вдруг отворилась, и я увидел перед собой Настю. Не спрашивая моего разрешения, она грациозно опустилась на соседнее кресло. Что за нахрен? Клянусь, я когда-нибудь их обеих закрою на месяц в подвале. Пока не откажутся от своих бредовых идей, сообщницы чертовы.
Что ты здесь делаешь, Настя?
С каких таких пор, Андрей, ты стал так сильно не рад моему присутствию?
– расстегнула пуговицу на плаще, потом еще одну… а я смотрю ей прямо в глаза, взгляд не опускаю, всем своим видом давая понять, что для меня там ничего интересного нет. И так же, не моргая, включил кондиционер на полную мощность.
– Тебе жарко, я смотрю…