Лицедеи Гора
Шрифт:
— Плохие люди хотеть, делать с Боск ужасный вещи, — сообщил он.
— Что? — переспросил я.
— Ним-Ним бояться говорить, — ответил мой сокамерник.
Я не стал давить на него.
— Стол есть в мало клетка, — робко намекнул он. — Боск, не прикована на цепь.
— Кажется, я Тебя понимаю, — кивнул я.
Не будучи прикованным цепью, и благодаря столу, я мог полюбоваться жестоким зрелищем во внутреннем дворе тюрьмы. Я уже предполагал, а теперь учитывая намеки маленького существа, был уверен, что именно возможно, было мне предначертано. Я вздрогнул. Сколько же ненависти должны они испытывать ко
— Ещё ларма! — попросило существо. — Ещё ларма!
Я дал ему ещё кусочек лармы, которой у меня осталось совсем немного.
— Значит, они намереваются затравить меня в яме, — предположил я.
— Нет, — сказал Ним-Ним. — Хуже. Много хуже. Ним-Ним помогать.
— Я не понимаю, — признался я.
— Боск хотеть побег? — спросил Ним-Ним.
— Да, — кивнул я.
— Ещё ларма, — тут же сказал он. — Ещё ларма!
И я отдал ему последнюю дольку лармы.
— Боск хотеть побег? — снова просил человек-урт.
— Да, — повторил я.
— Ним-Ним помогать, — пропищал он.
14. Стая уртов
— Вот! — взвизгнуло маленькое существо. — Вот! Вот! Люди! Ним-Ним сбежать! Ним-Ним свобода!
Мы находились в распадке между двумя скалистыми невысокими холмами. Шёл десятый ан, гореанский полдень. Покинув город, ранним утром, мы уже достаточно удалились от его стен. Оба мы были полностью раздеты. В результате забега сквозь заросли колючего кустарника вся моя нижняя часть тела была покрыта грязью и кровью. Хватало там ссадин и синяков, полученных от ударов о каменные стенки узких коллекторов городской канализации, через которые мы пробирались.
— Ним-Ним хороший урт, — сказал он мне. — Урты всегда находить дорога!
— Раздевайтесь и заходите в моечную камнату, — приказал нам надзиратель, за спиной которого маячили пятеро из его вооруженных товарищей. — Смойте зловонье со своих тел, а потом выходите.
Было раннее утор. Цепи, с нас сняли, едва мы оказались в этом тюремном подвале.
— Зачем? — слегка удивился я.
— А ну, повинуйся, — прикрикнул он.
Я был весьма озадачен происходящим. Роскошь ванны редко позволяется гореанским заключенным, безразлично мужчины они или женщины. Безусловно, девушку вычистят и доведут до презентабельного вида прежде, чем выставить её на продажу. Не исключено, что они задумали для нас нечто особенное. Заметив, как охранники угрожающе задвигали оружием, я счёл за благо не спорить, и начал раздеваться.
— Свою одежду оставьте здесь, — скомандовал тюремщик. — Идите в комнату и мойтесь.
Наконечниками своих копий они подтолкнули нас к тяжёлой деревянной двери.
— Помойтесь там хорошенько, — крикнул один из охранников, и заржал.
— Ты же не хочешь своей вонью, оскорбить зрителей, — поддержал его другой мужчина.
Я тотчас же подумал о яме для травли, криках, пари, восторженной толпе зевак на трибуне. Но Ним-Ним говорил, что они запланировали для меня нечто гораздо худшее, чем это.
— Пожалей бедных слинов, — захохотал третий охранник.
— Ты же хочешь, чтобы они переблевались от Вашей вони, не так ли? — спросил ещё один шктник.
Полагаю, ему эта шутка казалось очень забавной. Слин — один из наименее разборчивых в еде гореанских животных. Тарск, обычно подразумеваемый как
Тяжелая дверь моечной комнаты захлопнулась за нашими спинами. Снаружи донёсся скрежет устанавливаемого на место засова. Внутри была практически полная темнота. Лишь слабый свет, пробивался откуда-то сверху сквозь узкую, прикрытую заслонкой отдушину.
— Я ничего не вижу, — признался я.
— Ним-Ним видеть, — сказал малыш, хватаясь за моё запястье обоими руками.
Я почувствовал, как он потянул меня через комнату. Через пару шагов моя нога скользнула в неглубокий вогнутый жёлоб, ведущий к дренажу. Воняло здесь! Я даже заподозрил, что по своей природе это была скорее тюремная выгребная яма, а не ванна. Спустя некоторое время мои глаза начали весьма сносно различать детали. Возможно глаза людей-уртов, приспосабливаются к темноте гораздо быстрее. Скорее всего, такая быстрая адаптация есть результат их ночного образа жизни, ведь стаи уртов чаще всего активны именно ночью.
— Здесь, здесь, — нетерпеливо пропищал маленький человечек, таща мою руку к решётке закрывавшей сток в полу. — Ним-Ним, не сильный!
Я ухватился руками за прутья, и потянул вверх. Но оказалось, что решётка была намертво вмурована в цементный пол. Но у меня возникло ощущение, что в одного края появилась лёгкая слабина. Я напрягался изо всех сил. Ничего удивительного, что такое маленькое существо как Ним-Ним не смогло поднять её. Интересно, много ли мужчин уже пытались вырвать эту решётку?
— Тяни! Тяни! — подбадривал Ним-Ним.
— Я не могу даже пошевелить её, — признался я.
— Тянуть! Дёргать! — скандировал Ним-Ним.
Я присел, полусогнув ноги, подключая к своим усилиям мощь моих ног, и снова рванул прутья вверх. Та сторона, что, как мне показалось прежде, немного шевелилась, на этот раз, к моему дикому восторгу, с тихим хрустом проломила цемент и приподнялась вверх. Возможно, за годы, что этот сток функционировал в основном в качестве отвода нечистот из тюрьмы, цементная заделка ослабла.
— Смотреть! Смотреть! — восторженно прошептал Ним-Ним.
Я оттолкнул тяжёлую теперь уже полностью освобождённую решётку в сторону.
Ним-Ним тут же нырнул в тёмную, круглую дыру в полу. Через мгновение, борясь с тошнотой вызванный отвратительным зловонием, я бросил моё тело следом за человеком-уртом, и заскользил по покрытой слизью наклонной стене дренажного колодца.
Пекло полуденное Солнце. Мы стояли на небольшом холме, в нескольких пасангах от стен Брундизиума. Сюда мы забрались по скалистому усыпанному камнями склону. Там где мы стояли, камней и валунов разной величины тоже было предостаточно. Возможно, когда-то раньше здесь были каменоломни. В своей массе эти камни, в беспорядке разбросанные на обширной территории вокруг нас, казалось, почти сформировали пилообразный горный хребет некогда огромного, древнего, природного амфитеатра, ныне по большей части выкрошенного и выветренного. Эти скалы окружали обширную долину, возможно, шириной не меньше двух пасангов. Я добрался до этого места направляемый Ним-Нимом, который иногда ехал на моей спине, а в остальное время на моих плечах. Теперь же он, наконец, спрыгнул с меня.