Лицедеи Гора
Шрифт:
Я сложил руки рупором и отчаянно пытаясь заглушить яростный визг уртов, заорал:
— Выходи оттуда!
— Я не смогу! — зашевелились его губы.
Разъярённые животные, начали приближаться к нему, и он бросился к границе стаи, попытавшись проскочить между ними. На моих глазах он дважды оступился, но оба раз успевал вскочить. К тому времени, когда ему удалось добраться до края стаи, он лишился ноги и руки. Но он не уже не мог упасть, из-за животных, напиравших со всех сторон и поддерживавших его. Некоторые из них просто висели на его теле, впившись в него зубами, другие набрасывались и, оторвав кусок мяса, отскакивали, поглощая свою добычу. Когда он оказался в пределах нескольких футов от меня, у него уже не было половины лица. Его голова дико моталась из стороны в сторону. Я даже не был уверен, что он всё ещё жив, пока не видел его глаза. В ярости я прыгнул к нему, разбрасывая уртов в стороны, подальше от него. Кого-то я хватал
Теперь я совершенно ясно понимал, что опознание и принятие в стаю связано с запахом. Вероятно, их запах служил стае своеобразным паролем. Если у кого-то он есть, его принимают. Если запаха нет, или он недостаточен, то это сигнал к атаке. Скорее всего, именно недостаток запаха стаи вызывает рефлекс нападения. А пронзительный визг, столь ужасающий, столь душераздирающий и всепроникающий, который привлёк внимание других животных, был, по-видимому, чем-то вроде сигнала «чужак среди нас», так сказать сигнал опознания чужака. Именно на него среагировали остальные животные стаи, именно визг вызвал столь бурную реакцию, реакцию защиты, или если можно так выразиться реакцию отторжения чужака. Ясно, что визг сыграл роль сигнального рельса требующего ответного нападения от всех членов сообщества уртов.
Я задумчиво смотрел на стаю. Сейчас она уже была относительно спокойна. И не осталось никаких следов Ним-Нима.
Я оглянулся назад, бросив взгляд на мужчин, стоявших на гребне холма. Слины всё ещё были на поводках. Возможно, они хотели, прежде чем они спустят животных, дать мне ещё немного времени, чтобы у меня была возможность подумать и представить то, что очень скоро должно произойти со мной.
Я снова уставился на стаю. Всё дело в запахе, я уже был в этом уверен. Это объясняло, почему чужой урт, даже того же самого вида, уничтожался при попытке присоединиться к данной конкретной стае. Это объяснило, и то почему Ним-Ним был отвергнут уртами. За время, проведённое в тюрьме, а это ни много ни мало почти шесть месяцев, он потерял запах стаи. Я вспомнил, что и Царствующие Жрецы опознавали, кто был «из Гнезда», а кто не был именно по запаху Гнезда. Конечно, этот запах приобретался, после того, как человек проводил в гнезде некоторое время. Предположительно, точно так же запах стаи может быть приобретен после некоторого времени нахождения в стае. Но тогда каким образом первый из людей-уртов смог попасть в стаю впервые? Я подозревал, что это произошло сотни лет назад.
Какой-то не иначе очень умный человек, или группа людей, должно быть, поняли суть проблемы. Возможно, они решили эту задачу, а потом, со сменой поколений, эта тайна была вновь утеряна, или сознательно забыта, чтобы другие не смогли выдать её врагам, а те не использовали в своих интересах и во вред народу людей-уртов. Теперь же, люди-урты рождаясь среди грызунов, просто растут в стаях, впитывая их запах, и не задумываются над этим вопросом, полагая, что так и должно быть, поскольку так оно и было с незапамятных времен. И всё же, подумал я, неужели никто и никогда не задумывался над этим? Ведь нельзя же всегда полагать, что это — просто необъяснимый факт, данный людям, нечто, что не должно быть исследовано ими. Ведь не могло не быть причины в том, почему трава зелёная, и небо голубое? Не могло не быть причины движения ветров и вращения ночного неба, или скажем в том, почему мужчины — это мужчины, а женщины — это женщины?
Внезапно я прыгнул к трупу урта, который со сломанной шеей валялся рядом со мной. Бросив взгляд на вершину холма, я отметил, что Фламиниус ещё не отдал команды спустить слинов. Бешеным рывком я выломил острый длинный резец из верхней челюсти мертвого животного, и затем, лихорадочно, со всей возможной энергией и спешкой, втолкнув его в кожу, потащил вниз, разрывая шкуру напополам, помогая себе руками, и даже зубами. Торопясь, как никогда в жизни, я принялся срывать шкуру с трупа. Надеюсь, они подумали, что я сошел с ума. Однако, я не стал себя успокаивать, уверен Фламиниусу не потребуется много времени, чтобы понять моё намерение.
Я мельком мазнул взглядом по гребню холма. Слины, уже были спущены с поводков, и мчались вниз по поросшему
Я продолжил свою работу, стараясь не думать о приближающейся зубастой смерти. Часть шкуру была сорвана. Работая ребром ладони, как ножом, я втискивал ей между шкурой и горячим подкожным жиром. Потом я поставил ногу на грудную клетку и надавил, ослабил давление, снова надавил, и опять ослабил, затем, выворачивая грудную клетку, потащил шкуру, понемногу стягивая её с тушки. Не отрываясь от работы, бросил взгляд на стремительно приближающихся слинов. Я уже мог разглядеть их горящие нетерпеливой яростью глаза. До меня им оставались считанные ины. Большая часть шкуры была в моих руках, но времени на её отделение от безвольно болтавшейся головы у меня уже не оставалось. Наступив ногой на окровавленные останки, я диким рывком оторвал свою добычу то тела и внутренностей и, прижимая это обеими руками к бёдрам, вошёл в стаю.
Свежесодранная шкура была ещё тёплой, влажной и липкой. Мои ноги и бедра были покрыты кровавыми потёками. Я протискивался между уртами, стремясь увеличить расстояние между мной и границей стаи. Мех грызунов был теплым и маслянистым. Я даже чувствовал их ребра и движение мускулов под кожей животных. Носы их поворачивались вслед за мной. Я торопливо, не разбирая дороги, прорывался к центру стаи. В этот момент первый слин достиг края этого живого бурого озера и, не заботясь о последствиях, нырнул в него вслед за мной. Он, азартно порыкивая, проворно побежал прямо по телам плотно стоявших уртов. Его челюсти щёлкнули в считанных дюймах от моей ноги, но на большее у него не осталось времени. Он повалился на землю под напором разъярённых грызунов. Я же продолжая расталкивать уртов, двигался к противоположному краю стаи, до которого ещё оставалось не меньше полтораста ярдов. Вдруг, позади меня снова раздался тот самый ужасный визг урта — сигнал опознания чужака.
Слин — упорный следопыт, говорил я себе. Он — бесстрашный, решительный, упрямый охотник. Такие мысли мелькали в моей голове раньше, когда я только подошёл к краю стаи. Казалось, они призывали меня обратить на что-то внимание, на что-то важное, но, в тот момент я никак не мог ухватить их истинного значения. Тогда, они так и застряли на границах моего сознания. Но теперь, я понял то, с чем забавлялся мой мозг. Изумительная, поразительная возможность, в которой в тот момент я не смог полностью разобраться. И эта возможность, теперь, когда я полностью был осведомлён о ней, казалась безнадёжно устаревшей, но всё равно необыкновенно интригующей. Но разве я не поступил инстинктивно и немедленно, практически так, как было единственно возможно, в полном соответствии с моим озарением, которое только теперь полностью выкристаллизовалось в моём сознании? Именно так я и действовал. То, что в тот момент было всего лишь намёком, свербящей, интригующей мыслью, которую я едва мог ухватить, в кризисный момент, стало подсознательным побуждением к действию. Мне требовался только способ прохода сквозь стаю. Но найдя его, я и все остальные части головоломки расставил по своим местам. Никто не мог преследовать меня через стаю уртов. Никто, даже слины.
Я пробирался дальше. За моей спиной послышался всё усиливающийся визг. Слин — упрямый охотник. По-своему, это — замечательное животное. Он не умеет сдаваться, но никогда не отступает. Я обернулся, чтобы удовлетворить моё любопытство. В трёх точках стаи происходило нечто напомнившее мне роение насекомых карабкающихся друг на друга, только насекомые эти были гигантские и желтовато-коричневые. Одному из слинов бешеным усилием удалось сбросить с себя навалившихся на него грызунов и вздыбиться на задних лапах. Голова и плечи показались над роем карабкающихся животных. В зубах было зажато безжизненное тело урта. Слин яростно встряхнул им, отбрасывая в сторону. А потом он снова утонул в набежавшей волне взбешённых уртов, и я больше не видел его. Мне некогда было любоваться гибелью моих преследователей, своих дел было по горло. Но повернувшись к другой стороне стаи, я вдруг понял, что у меня больше нет возможности двинуться вперёд хотя бы на шаг. Слишком много уртов, на вид полных решимости выяснить, кто я такой, столпились вокруг меня. Я оказался полностью окружён. Внезапно оказалось, что я стою на пустом открытом месте, чистом месте, в центре небольшого круглого островка окружённого желтовато-коричневым озером. Я замер. Вытянутые ко мне шеи, дергающиеся и фыркающие носы, подслеповато прищуренные глаза. Я не шевелился. Я стал центром всеобщего внимания.
Через тела сородичей местами раздвигая, а чаще просто идя прямо по ним, в первый ряд выбрался большой, тёмный урт. Его отличительной чертой был сломанный резец. Он был приблизительно четыре фута в холке, просто гигант для этого вида животных. А ещё у него была седая, словно посеребренная морда. Я узнал его. Это был тот самый урт, которого Ним-Ним ранее признал вожаком стаи. Гигант начал обнюхивать меня, что было понятно по перемещению и дерганью его носа.
— Тал, уродливая скотина, — тихо сказал я.