Лидия
Шрифт:
Глава девятая
Пока я дожидался счета, нервозность моя с каждой секундой росла, как на дрожжах. Прошло уже двадцать минут. Я вышел в вестибюль, но Лидии там не было. Я позвонил в ее номер; телефон молчал.
У меня бы язык не повернулся назвать "Скелтон" хоть мало-мальски шикарным. Он относился к числу третьеразрядных отелей, которые сводили концы с концами лишь благодаря тому, что резко снизили расценки за проживание и экономили на всем, на чем только можно сэкономить. Вестибюль еще сохранил дух былого лоска - мраморный пол, начищенную до блеска медную фурнитуру, дорогую мебель, -
– Я не слежу за дамским туалетом, - буркнул он.
– Это не входит ни в мои привычки, ни в круг моих обязанностей.
Дверь в дамский туалет, а по соседству с ней - дверь в мужской, располагались прямо напротив его стойки.
– Как вам это удается?
– изумился я.
– Если эта девушка там, - измученным голосом произнес он, - то она выйдет. Все они выходят. Не станет же она там ночевать. Есть там нечего. Спать тоже не на чем.
– Спасибо, вы мне очень помогли. А уборщица там есть?
– Здесь тебе не "Уолдорф-Астория", приятель.
– Я тебе не приятель, сука. Слушай, гаденыш, я человек мирный, но у меня просто руки чешутся схватить тебя за шиворот, обмакнуть в унитаз и вымыть твоей масляной рожей пол в этом сортире. Пожалуй, я так и сделаю.
– Ладно, не нервничай, - поспешно сказал изрядно струхнувший портье, уже без прежнего гонора.
– Разве я виноват, что не заметил твою девчонку?
В этот миг раздвинулись двери одного из лифтов и портье воззвал к лифтеру:
– Слушай, Фрэнки, девчонка этого парня час назад зашла в уборную, а он боится, что мы ее прячем.
Лифтер осоловело посмотрел на меня, а потом спросил, как выглядела девчонка.
– Среднего роста, худенькая, каштановые волосы, синие, глубоко посаженные глаза, коротко подстриженные волосы, стройная фигура, довольно светлое платьице - по-моему, хлопчатобумажное...
– Угу, я ее видел.
– Куда она пропала?
– Она зашла в уборную, а потом вышла, но выглядела такой бледной, что я предложил ей выйти подышать свежим воздухом. Она сказал, что да, мол, так и поступит, и вышла на улицу. К ней сразу подскочили двое парней, взяли с двух сторон под локотки и затолкали в машину. И все. Она еще пыталась как-то дергаться. Но я не знаю, были это ее друзья или нет. Это же Нью-Йорк, приятель. Здесь все возможно.
– Разумеется. А ты - достойный гражданин, сукин сын! Бойскаут хренов!
Лифтер насупился и грозно надвинулся на меня. Со мной нетрудно почувствовать себя храбрым. Он потребовал объяснений.
– Или ты считаешь, что я должен был подраться с двумя бандюгами? Чего ради? Чтобы получить медаль "За доблесть" - посмертно?
– Ты - типичный продукт нашего вонючего мира, - горько сказал я. Твой лозунг: "Мое дело - сторона". Так вы все и передохнете в полном одиночестве и никто никому не придет на помощь. И поделом вам!
– Ты перепутал, сегодня не воскресенье, - ухмыльнулся он.
–
Я не стал с ним препираться. Время, как песок, просачивалось сквозь пальцы. Протиснувшись через вращающуюся дверь, я пулей вылетел на улицу. В девяти случаях из десяти перед отелем стоит такси, но сейчас, ясное дело, стоянка пустовала. Я огляделся по сторонам - ни одной машины. Раз за разом светофор на перекрестке переключался на зеленый, выплескивая на Шестую авеню очередную волну автомобилей, но вал за валом накатывал, а все такси будто сквозь землю провалились. Я уже успел мысленно вознести молитву всем христианским, языческим и прочим богам, потом проклял их поочередно, но минуло, должно быть, целых пять минут, прежде чем к отелю подкатил первый таксомотор. Не помня себя, я вскочил на заднее сиденье, а убеленный сединами таксист повернул ко мне безмятежную, испещренную вековыми морщинами физиономию.
– Парк-авеню, шестьсот двадцать шесть!
– проорал я.
– За рекордное время плачу пятерку.
Сочувственно посмотрев на меня водянистыми глазами, преисполненными вековой мудрости, старик изрек:
– Сынок, жизнь у нас коротка, а вот в могилах своих мы лежим - ох, как долго.
– О Господи, еще один проповедник! Скорей, мистер - мою девушку, может быть, как раз в эту минуту убивают!
– Хорошо, хорошо, - проворчал старик.
– Доедем в целости и сохранности. Куда, говорите, ехать-то?
– Парк-авеню, шестьсот двадцать шесть. Между Шестьдесят пятой и Шестьдесят шестой улицами.
– Хорошо. Теперь успокойся, сынок, и наслаждайся поездкой. Помчим, как ветер.
Вопить на него, брызгать слюной, топать ногами и объяснять, почему я так спешу, было бесполезно. Этот человек просто органически не умел куда-либо торопиться. Должно быть, во всем Нью-Йорке не набралось бы и дюжины таких черепах, но мне ничего не оставалось, как запастись терпением, мысленно проклиная чертова ползуна.
Я успел уже умереть сотней мучительных смертей, успел перебрать в голове все мыслимые неприятности, которые могли случиться с Лидией, когда мы наконец доехали. Расплачиваясь со стариком, я выслушал от него напутственную речь о том, что только умеренность и воздержание гарантируют мне долгую и счастливую жизнь.
– Поспешай, не торопясь, а транжирь пожаднее. Вот и весь секрет, сынок.
Я не успел выразить ему свою вечную признательность, так как уже несся к заветному входу. Перед подъездом стояли консьерж и лифтер, погруженные в философский диспут.
– Кто из вас босс?
– спросил я.
– Я, - важно кивнул консьерж, плюгавенький коротышка лет шестидесяти пяти.
– Могу я с вами перекинуться парой слов?
– спросил я, извлекая из кармана пятерку и показывая ему уголок с цифрой, обозначающей номинал. Прежде чем консьерж успел ответить, я ловко засунул пятерку ему в карман.
– Что ж, интервью ты оплатил, - пожал плечами коротышка, провожая меня в вестибюль.
Я предъявил ему служебное удостоверение и рассказал про Хомера Клаппа, своего закадычного друга, дружбана, как я клялся, до гробовой доски.