Лихолетье

Мухин Сергей

Онуфрий прикрылся ладонью и посмотрел на серое грозовое облачко, выглянувшее из-за верхушек деревьев. Запричитал: «Ох и несет тебя нелегкая!» Оглянулся. Окинул взглядом успевшее высохнуть сено. Двое младших его чад – Тереша с сестрой Ульяной – дружно огребали лужок и стаскивали сухую траву под просторный навес на лесной окраине. Онуфрий снова взялся за грабли, успевая незлобно покрикивать на своих чад:

– Поспешайте, поспешайте шибче. Вот-вот польет.

Облачко стремительно росло и темнело, заволакивая солнце. В душе же немолодой смерд был рад надвигающемуся дождю. Этим летом влага была

нужна.

Брат с сестрой старались из всех сил. А между тем крупные теплые капли уже начинали падать на землю. Старания не пропали даром. Разразившийся ливень не успел замочить заготовленное сено. Измученные работой Тереша с Ульяной опустились на душистую траву. Навес был добротным. Лишь только редкие капельки просачивались сквозь ладно сделанную кровлю. Да крепкий ветер нет-нет да и сбивал водяные гроздья откуда-нибудь сбоку.

Тереша повернулся к отцу. Онуфрий стоял, опершись на жердь, и смотрел на крепчающий водяной поток, стеной накрывающий пойменные луга. Громыхало где-то в стороне, озаряя округу грозовыми отблесками. Отец крестился на каждый раскат. Изредка поговаривая:

– Как пошел! Не к добру, не к добру пошел. Громыхает-то.

Сестра Ульяна крестилась вслед за отцом, с укоризной поглядывая на Терешу, добродушно усмехающегося сквозь зубы.

– Да чё ты, тату, дождь ругаешь. Намедни все Бога молил. А теперича охаешь.

– Ты посудачь мне еще, охальник. Али натрудился мало?

Тереша продолжал спокойно:

– А ведь верно, тату. Под навес одни мы сено укладываем. Все попросту в стожки мечут. Скоко труда лишнего.

– Цыц мне еще. Учить надумал.

Но, взглянув на Ульяну, которая боком поглядывала на отца и, видно, ждала, что тот скажет, смягчился:

– Эх ты. А ведь говорено было не раз. Как скотину кормишь, такой и прибыток.

Брат с сестрой со вниманием слушали отца.

– Коли сухое сено замочить, да ежели еще не один раз, сила в нем не та, а значит, и скотине не впрок.

Онуфрий еще раз недовольно посмотрел на сына. Вот ведь уродился. Весь в мать. Не смолчит. До чего охоч языком молоть! Он подумал, не ругнуть ли сына покрепче, но яркая молния осветила все кругом. Жуткий грохот разразился чуть не прямо над их головами. От неожиданности Онуфрий пригнулся, а Ульяна закрыла лицо руками. Тереша лишь слегка прищурился, оглушенный раскатом.

– Ох, не к добру это.

Старик, не расправляя спины, крестился, положив руку на деревянный нательный крест.

Вслед за раскатом небо начинало проясняться. Онуфрий выглянул наружу и отшатнулся обратно. Несколько всадников неслышно приближались к их пристанищу.

Сквозь шум дождя не было слышно лошадиного топота. Слабеющими очами он сумел разглядеть боярина Тимофея, но, глядя на то, как скачут всадники, Онуфрий забеспокоился. Что на уме у боярина, кто его разберет. Когда человек вольный – одно дело, а когда кабала легла на плечи всей семьи – добра не жди от такой встречи. Раздумывал недолго.

Не поворачиваясь, вполголоса крикнул:

– Улька, беги-ка до дома скорее.

– Дождь же, тату.

Незваные гости приближались стремительно. Осерчавший Онуфрий прошипел:

– Беги, говорят. Боярин, кажись, к нам жалует.

Вместе с сестрой на ноги вскочил и Тереша. Побледневшая Ульяна, подхватив подол длинного домотканого сарафана, выскользнула изпод навеса и бросилась бежать, что есть силы в ближайшее перелесье.

Кряж подскочил к навесу первым, разгоряченный быстрой ездой, он приметил, как к лесу убегает длинноногая девица, бесстыдно задрав подол. Былое озорство вспыхнуло в нем с новой силой, но он оглянулся на спутников. Изрядно промокнув, к нему подъезжал Владимир с остальными. Кряж озорно показал на убегающую девицу:

– Смотри, княже, какая стрекоза от нас упорхнула.

Сложив пальцы, он пронзительно свистнул.

– Ай, лови ее, лови!

Дружный хохот остальных развеселил и Владимира. Соскочив с коня, он поспешил скрыться от дождя.

Онуфрий с Терешей кланялись в пояс.

– Што молчишь? Язык проглотил, што ли? – Кряж сурово поглядывал на отца. – Не признал?

– Как не признать, батюшка Тимофей. Нам ли…

– А девку что по дождю погнал, старый? Али не видишь, кто перед тобой? Князь московский Владимир со товарищами.

Онуфрий видел молодого московского князя лишь мельком и помнил плохо. Но не молодого княжича убоялся он, а самого Кряжа, зная его нрав. Видя недобрый взгляд боярина, повалился в ноги. Молчавший Тереша повалился вместе с ним.

– Слабенек стал очами я, батюшка. Не узрел сразу-то.

Кряж погрозил плетью:

– Все ты зришь, старый. Дойдет и до тебя черед.

Речь Тимофея изрядно надоела Владимиру:

– Оставь его, Тимофей.

Он опустился на сено, утомленный ранним вставанием, и сомкнул веки.

– Отдохнем, сколько Бог пошлет.

Кряж опустился рядом с ним.

Короток летний ливень, а день долог. Набежавший свежий ветер потянул за собой тучи, и снова выглянуло теплое солнце. Онуфрий долго смотрел на удаляющуюся княжескую свиту. Чувствовало сердце старого смерда – не кончится добром этот день.

Терем в новой боярской усадьбе Тимофея Кряжа был выше прежнего. Прибавилось и хозяйственных построек. Себе на радость отстраивал хоромы Кряж. Все местные смерды с холопами [38] хорошо потрудились тут на боярина. Нравились здешние места Тимофею. И не глушь, и угодья богатые. Не оскудели еще леса дичью, а ближние озера – рыбой. Да и людишек по окрестностям вдоволь поселилось. Самое место для усадьбы. За верную службу отписал эти земли Тимофею владимирский князь. Этим Кряж сильно гордился. Не всякому такой куш достается.

38

Холоп – несвободный человек, раб.

Вернувшись с неплохой добычей, охотники принялись за гулянье. Челядь резво бегала возле пылающих костров. Кипели котлы, жарилась добытая птица и прочая лесная живность, попавшаяся на дороге княжеской свите.

За выпитым медом разговоры шли веселее. Тимофей подлил княжичу в резной серебряный кубок темного, как квас, меда сам. Разговор повел издалека:

– Кой день с тобой, княже, гуляем, а ты все не весел. Может, баньку еще раз протопить – и отпустит?

– Полно, Тимофей. Да и не кручина то вовсе.