Лихолетье

Мухин Сергей

Зрелище того стоило. Ревущий медведь становился на задние лапы и пытался схватить смельчака зубами, но ему мешали кожаные ремни, стягивающие пасть. От бессилия медведь ревел все больше, а люди кричали все сильней, подзадоривая смельчака. Афанасий стоял чуть поодаль от толпы, но все происходящее было перед ним как на ладони. Бессилие могучего лесного зверя вселяло в него смутную тревогу, несмотря на царящую вокруг веселость. «Что может привлекать в этом диком зрелище?» Отвращение к дикости и любопытство к невиданному соединились в нем.

Однако и сам молодой монах привлекал внимание. Снующие подле люди таращились на длиннополое, коричневого

цвета одеяние стриженного под горшок долговязого иноземца с жидкой бороденкой.

Его кто то тихо тронул за рукав. От неожиданности он резко повернул голову, но сразу же успокоился. Юлиан стоял перед ним. Заметив, что Афанасия нет рядом, он поспешил вернуться. Народа становилось все больше, а большой торговый город таил в себе много опасностей для несведущего иноземца.

– Пойдем, брат. На забавы русов ты еще насмотришься. Здешний люд еще не видел слуг его святейшества так близко. Нам лучше быстрее найти Кантора.

– Но какой же силы этот рус, брат Юлиан! Он мог бы попасть на службу королю или стать великим воином…

– Может быть, его судьба и станет такой даже здесь, если престанет туманить хмелем голову.

Юлиан посмотрел в сторону.

Дюжий мужик поднес большущий ковш рыжебородому. Медленно, не отрываясь, победитель осушил его и бросил о землю, вызвав новый гул одобрения.

Афанасий с сожалением отвернулся.

Прокопий неотступно держался рядом с ромеями.

Кантор торговал чуть ли не на самом бойком месте. Таких, как он, было немало вокруг. Прямо перед ним предлагал свои ткани узкоглазый неместный торговец с юрким взглядом. Людей около суконных рядов скопилось так много, что гостям пришлось обождать, пока появится хоть какая-то брешь в этом людском месиве. Наконец поток схлынул, и Юлиан первым сумел протиснуться к Кантору, оставшемуся как раз без покупателей.

– Я вижу, Бог помогает тебе в твоем ремесле, Кантор.

– Кто помнит Бога, того Он не оставляет своей милостью, отец Юлиан.

Сияющую улыбку на лице иноземца сменила едва заметная лукавая усмешка. Но завидев Прокопия, торговец вновь лучезарно заулыбался. Он помнил толмача и услужливо залепетал на корявом русском языке:

– Не желает ли рыцарь купить вот эту паволоку [32] ? Ее осталось совсем мало. Рыцарь никогда не пожалеет о покупке.

– Отчего же не купить. – Прокопий пощупал подсунутую купцом добротную материю: – Коль не токмо товар, но и цена неплоха будет.

32

Паволока – дорогая иноземная ткань.

То ли Кантор назвал цену громче обычного, то ли среди базарного шума наступило затишье, узкоглазый торговец, разложивший свой товар неподалеку, повернул голову. Услышанное насторожило его, узкие глаза еще больше сощурились. Цена была бросовой, а товар превосходный. Краем глаза Богаз теперь неотступно следил за покупателями в необычном одеянии.

Продолжая улыбаться, Кантор обратился к Юлиану, разводя руками:

– С такой торговлей я скоро распродам весь свой товар.

Юлиан молча, не таясь, протянул ему пергамент, понимающе покачивая головой, пока Прокопий с усердием разглядывал только что купленную ткань.

Хитрый боярский служка ничего не пропускал мимо себя, он даже уловил настороженный взгляд купца-булгарина напротив. Сам же старался угодить гостям, думая про себя: а что бы и не взять паволоку-то? Бога и службу он не забывает, а в этом грех невелик. Ухмыляясь, он сделал вид, что ничего не видел.

В тишине боярского терема проходил день за днем, не давая Юлиану забыть о самом важном деле, доверенном ему втайне епископом Перуджи. Поток товаров из далеких восточных земель заметно ослабел. Процветающий Восток, покоренный степными кочевниками, подвергся страшным испытаниям.

Память об ужасных гуннах, завоевавших в далекие времена Европу, внушала опасения не только королю Бэле Четвертому, но и самому папе. Здесь, во Владимире, об них должны были знать куда больше.

Приглашение ко двору великого князя пришло лишь на четвертой седмице от приезда.

Ранним утром их разбудил Парамошка, и вскоре в сопровождении боярина Акинфия они оказались в княжеском тереме.

Толмач не потребовался. Поприветствовав князя на родном языке, Юлиан прочел пергамент, писанный рукой самого папы, и как можно степеннее передал его Акинфию. Юрий Всеволодович не спешил с ответом. Изрек сдержанно:

– За добрые слова прими благодарность мою и всего народа владимирского.

Головы монахов склонились в знак почтения.

– Как понял я, желает папа римский иметь тебя посланником во Владимире… И токмо это?..

Юлиан посмотрел на убеленного сединами православного священника и понял: «Ничего просить нельзя… Курица по зернышку клюет. Бог даст, дойдет дело и до другого».

Он не зря проводил время на Владимирском торгу. Судьба четырех неизвестных братьев-проповедников, выпровоженных недавно из Владимирской земли, лишь только они посмели вслух заговорить о римской вере, была известна ему.

– Только это, государь, в знак дружбы между Лаудамерией и папским престолом.

Пауза опять затянулась.

– Да будет так… Отныне ты, ромей Юлиан, являешься доброй волею народа нашего и моею властию признанным посланником римского папы во всей земле Суздальской и Владимирской.

К Юлиану подошел Акинфий и передал княжеский свиток.

Пятясь, ромеи вышли из светлицы.

Кряж

Тимоха Кряж сызмальства рос задирой. И с ребятишками на кулачках подраться, и девчонок за косу потаскать – для него забава любимая. А как подрос, и вовсе проходу от него не стало. Особенно молодым обельным [33] робам.

33

Обельный – полностью подчиненный хозяину.

Старший Кряж драл сына каждую седмицу. Одно дело удаль свою на кулаках показывать, другое – девок караулить. Но помогало слабо. Хотели его оженить поскорее, да сваты возвращались ни с чем: мол, поумнеть бы жениху не мешало. Так и шло время до случая. Одиножды и вовсе ввел отца в убыток. За пошиб пришлось из-за него по «Правде» [34] на волю отпустить из кабалы молодую робу. Не обошлось одной епитимией на тот раз. Старший Кряж так разошелся, что чуть не запорол. Мать кинулась и закрыла сына собой. Досталось и ей, но не сильно.

34

«Правда» – здесь: свод законов князя Ярослава Мудрого.