Лилия и шиповник
Шрифт:
— Наш народ настолько древний, что все уже позабыли о нем, — отвечал старик с некоторым сожалением. — И что самое печальное, вы видите последних его представителей.
— Но у вас ведь есть молодежь, значит будет и продолжение рода, — рассудительно сказал шаман.
— Да, это так. Вскоре девушки подарят нам младенцев, но... Увы, этого недостаточно. Через несколько десятков лет город опустеет и пыль укроет его площади.
— Какое им дело до наших бед, Горнум? — вмешался второй старик. — Сперва нам надо выяснить, не принесли ли они зло и хаос!
— Да, да, ты прав, Фарунэл, — спохватился
С этими словами трое старцев оставили встревоженных путников посреди зала и удалились. Задержавшийся Фарунэл произнес:
— Знаете ли вы, кто лучше всех чувствует основу человека?
— Наверное, Всевышний? — спросил Жан-Мишель, невольно подняв взор к нарисованному небу.
— У каждого народа свой бог, но люди все разные и не всегда в него веруют. Потому мы рассчитываем на более точный показатель чистоты помыслов. Это — животные. Входите по одному вон в ту дверь!
Едва он сказал это, в стене образовалась полупрозрачная дверь. Она колыхалась, словно живая и некое свечение озаряло ее нишу.
Чтобы поскорей отделаться, туда зашагал Брюльи. У него было мрачное настроение, впрочем, как обычно. И увиденное отнюдь не развеселило его.
Черная мрачная каморка, потолок которой почти касался макушки. Слабый свет исходил словно из ниоткуда или из стен.
Ждать пришлось недолго — послышалось тихое вкрадчивое шипение и перед пиратом упала большая змея, в красных, желтых и синих пятнах. За ней из отверстия в потолке свалилась вторая, затем — третья. Вскоре комнатку заполнила колышущаяся масса, шипящая на все лады. Витторио Брюльи стоял ни жив, ни мертв. Перед ним скалили ядовитые зубы змеи всевозможных пород, от наи до кобры, от аспида до мамбы. Укус любой из этих змей, даже самой маленькой, был смертелен. И ведь как назло, у него давно расползлись и слетели башмаки, штаны были в многочисленных прорехах — словом, было куда вонзить острые зубы.
— Замри! Не шевелись! — послышалось со всех сторон.
У Брюльи пот заливал глаза. К коже прикасались холодные змеиные бока, от чего дрожь пробирала до костей. А желтые глаза кобр отбирали последнюю волю; питон испытывал на прочность его грудь...
Пытка продолжалась более часа, затем, словно по волшебству, змеи мгновенно расползлись в невидимые взору отверстия. А Брюльи еще долго не мог прийти в себя и все еще не верил, что ни одна гадина его не укусила.
— Выходите, вы выдержали испытание, — услыхал пират и вышел из комнатки, пошатываясь, словно пьяный.
Его место занял шаман. Не раз он направлял на слоновью тропу пленников, не чувствуя жалости. Но никогда еще он сам не бывал в подобной роли. Шаман редко задумывался, что творится в его душе; он жил лишь законами племени и все делал для его блага. А вот поселилось ли в его сердце зло, предстояло выяснить лишь сейчас.
Двери захлопнулись за его спиной и в комнатке стало тихо. Шаман ждал, напрягая слух и зрение, чтобы быть готовым к неведомому.
Долго ждать не пришлось... Через несколько мгновений в воздухе послышалось тихое жужжание и словно ветерок повеял на разгоряченное лицо. Прищурившись, шаман разглядел в воздухе множество летучих созданий. Они вылетали их раскрывшихся узких отверстий под потолком, заполняя комнатку.
Здесь были твари всех размеров, от крошечных до исполинских. Мухи, дикие осы и пчелы, тучи москитов, комары и слепни... Мешая друг другу, они копошились на полу, на стенах, на потолке. И конечно же, мигом облепили неподвижно замершую фигуру шамана.
— Замри! Не шевелись! — услышал он в свой черед тихие слова.
Но следовать этому совету удалось с огромным трудом. Насекомые лезли в рот и уши, щекотали лапками лицо и шею; влезали под одежду. Но ни одного укуса от этих дьявольских порождений не последовало.
Продержавшись и не издав ни звука, ни стона, шаман наконец смог вздохнуть свободно, когда насекомые исчезли кто куда, освобождая комнату.
— Выходите, вы выдержали испытание, — эта фраза прозвучала, словно даруя великое благо. Именно так воспринял ее шаман, выходя на свободу.
Третьим был мальчик. Детей никто не собирался отстранять от испытания. Раз пришли — будьте готовы ко всему!
Жан-Мишель огляделся по сторонам, но свет быстро погас и увидеть ничего не удалось. Знакомое рычание коснулось его ушей, где же он мог его слышать?
В стене приоткрылось отверстие и оттуда полился рассеянный свет. В его отражении Жан-Мишель увидел большие светящиеся глаза, желтые, как сама Луна. Воображение мигом дорисовало и голову, и туловище зверя. Это был лев! Его пышная грива ниспадала рыжими прядями, а хвост беспокойно метался и бил по ребрам.
Лев был в ярости — мало того, что запихнули в тесную клетку, так еще и подсунули добычу, которой не хватит и на один зуб!
И хищник изготовился к прыжку. Он присел на передние лапы, напружинил задние... Мальчику, казалось, уже не спастись. Но Жан-Мишель не собирался сдаваться. Страх не парализовал его волю, а лишь сковал тело.
Мальчик посмотрел в горевшие голодной яростью глаза и призвал на помощь свою таинственную силу, которой давно не пользовался.
— Замри! Не шевелись! — к кому относились эти слова, мальчик так и не понял — к нему, или ко льву. Но шевельнуться он и не сумел бы.
Лев стал красться к тощей светлокожей обезьяне в лохмотьях (как ему казалось) Один прыжок разделял их...
И тут на гигантскую кошку что-то снизошло — в голове появился туман, зрение ослабло, а лапы стали мягкими и отказались служить. Лев вопросительно мяукнул, затряс головой, но ему становилось все хуже и хуже. Вскоре он завалился на бок и попытался отползти к выходу. Но не сумел — на животное навалился тяжелый беспробудный сон.
Жан-Мишель тоже не смог удержаться и сел, где стоял.
— Выходите, вы выдержали испытание, — послышалось у распахнувшейся двери, но Жан-Мишель лишь слабо отмахнулся.
Пришлось выносить его на руках, с чем привычно справился Брюльи.
Теперь оставались лишь Мбаса и Генрих. Но к негритенку подошел старик по имени Фарунэл, положил ему ладони на курчавую макушку и произнес:
— Властью, данной мне свыше, освобождаю тебя! Ибо нет в в твоем сердце ничего, кроме счастья и благодати!