Лиловые люпины
Шрифт:
— Не пойму чем это она тебя запугать хотела? А сама струсила как первоклашка из-за этой гадости! Знаешь ведь теперь она на нас и эту пакость навесит скажет мы нарочно в школу принесли а мы же не виноваты что она тут валялась! Из биокаба наверно!
— Наплевать, пусть вешает! — кричала я в восторге. — Главное, какой ты молоток! — невольно вырвалось у меня Юркино словечко, — как ты ей вмазывала, как твердо держалась! Это главное — не отказываться друг от друга и быть одним, как поклялись! Всегда, всегда вместе и заодно!..
Кинна вдруг замялась:
— Понимаешь ведь это
— Что ты болтаешь? — испугалась я. — Ты что-то от меня скрываешь, Кинна? Говори, говори!..
— Не знаю как тебе и сказать… Как только мы сдадим экзамены я уезжаю в Москву насовсем… — выговорила она с отчаянной решимостью.
— В Москву? Насовсем? — не поверила я. — Да кто тебя там ждет?
— Папа зовет! Я там десятый окончу и в его институт поступлю он устроит даже без проходного балла…
Я знала от нее, что ее папа, давно заимевший в Москве другую семью, все эти годы писал им, но Евгения Викторовна письма, адресованные ей, отсылала назад не вскрывая, а посланные на имя Кинны вскрывала, прочитывала и отсылала тоже. Даже конверты без обратного адреса она не пропускала, хорошо зная почерк бывшего мужа.
— Это письмо мне было надписано она вчера вынула из ящика и прочитала! — объясняла Кинна. — И говорит раньше она не хотела допускать между нами переписки с пустыми нежностями а теперь если дело касается устройства моего будущего она не может со мной этого не обсудить и что пусть я сама решу уже большая… Ну мы обсудили с ней и решили я поеду потому что здесь в институт могу и не пройти!
Тут я наконец сообразила, что мне с Кинной осталось быть уже недолго, а в десятом классе я окажусь совсем одна.
— Что ты! Не уезжай! Как же ты поедешь, там же чужая семья!
— А здесь? — справедливо и печально возразила Кинна.
— Никуда я тебя не отпущу! — бессильно всхлипнула я.
— Ты не можешь не отпустить ты же должна желать мне добра! Разве ты хочешь чтобы я без высшего осталась?.. Я и сама туда не на крылышках полечу все ведь здесь бросаю главное тебя!.. Мама и то меня отпускает а уж как она папу не терпит!
Пришлось смириться.
— Тем более, — сказала я, — раз нам скоро расставаться, мы должны хотя бы оставшееся время быть постоянно рядом. Может быть, мы на всю жизнь…
— Скорее всего на всю! Это ты правильно сейчас не разлучаться чтоб потом больше друг друга помнить… Я и думаю как бы это тебя пореже от себя отпускать? Ты вот сегодня в Промку собиралась давай я там с тобой посижу вместе англяз непереводим только не будем там очень долго сидеть надо же еще к вечеру переодеться и подзавиться…
Ну и в переплетец же я попала! Вчера, совсем забыв, что нынче в семь вечер, я сказала Юрке в пять подойти к Промке! Значит, нам с ним и сегодня не пробыть вместе больше пятнадцати, ну двадцати минут! Еще как он на это посмотрит?.. А Кинну не могу взять с собой, чтобы она не столкнулась у библиотеки с Юркой. Как выкрутиться из всего этого? Я начала с Кинны.
— Кинна, ты сегодня лучше со мной не ходи. Английский мне, правда, перевести недолго, но Александра Ивановна, библиотекарь промковский, просила, чтобы я ей сегодня
— Точно я ведь не сегодня уезжаю еще це-елых три месяца! — согласилась Кинна, успокаиваясь. Три месяца обеим нам казались немыслимым сроком, хотя мы уже понимали, что срок этот непременно наступит… Кинна прибавила: — А сейчас давай-ка в буфет сгоняем может там еще не все тещины языки разобрали! И какао Кинна возьмем!
— Нет, Кинна, — сказала я. — Мне надо узнать, правду Пожарова про старый пионерский значок говорила или врет как сивый мерин.
— Как же ты узнаешь Кинна если таких значков больше нигде нет?
— В библиотеке! Сбегаем туда, а время останется — и в буфет завернем, они же с библиотекой рядышком!
— Да откуда в библиотеке-то старые значки?
— Увидишь! Некогда!
Мы помчались на первый этаж.
Мысль о библиотеке возникла у меня, едва лишь Пожар сказала о дровах в форме свастики. Когда-то, в шестом, кажется, нам вовсю рекомендовали, навязывали и даже читали вслух на сборах до оскомины сладкую книжку о героине военных лет Гуле Королевой. Гуля погибла на войне, уже будучи комсомолкой, выйдя замуж и став матерью. Но до глав о замужестве и материнстве Гули наша тогдашняя воспиталка Елизавета Юрьевна Замурзаева, конечно, не доходила, читая нам в основном главы о том, какой очаровательной дошкольницей и какой отличной ученицей и пионеркой она была. Чтение сопровождал обычно показ прекрасных, гладко-коричневого тона фотографий, обильно украшавших книгу: Гуля купается, Гуля сидит в обнимку с собакой, Гуля стоит возле товарища Молотова во время его визита в Артек. Имелась среди них и крупная, по грудь, фотография Гули-пионерки при галстуке и довоенном значке. Значок там так и лез в глаза, и если дрова на нем сложены как-нибудь не так, мы это немедленно увидим.
Наша библиотекарша Эмилия Борисовна обрадовалась, когда две старшеклассницы явились к ней в тесную и пустынную на большой перемене библиотеку просить не «Джен Эйр» какую-нибудь, а идеологически выдержанную книгу про Гулю. Она мигом выдала ее нам, и мы, не вспомнив о буфете, рванули на третий этаж, к своему окну. Нужную фотографию долго искать не пришлось — зачитанная книга прямо на ней и раскрылась. Мы подставили ее под солнечный луч, чтобы разглядеть Гулин значок во всех подробностях.
— По-моему дрова как дрова! — сказала Кинна.
— А если вверх ногами повернуть? — засомневалась я. — Те пожаровские умные люди уж наверно по-всякому его крутили!
Мы повертели фотографию и так, и эдак, попытались даже глядеть вровень со страницей, прислонив в ней глаз. Ни одно полено не приобретало предательских загибчиков фашистского креста.
— Ну разве что они через калейдоскоп его смотрели тогда что хочешь можно увидеть хоть удава хоть синицу! — сказала Кинна.
ДРОВА И ВПРАВДУ ОКАЗАЛИСЬ КАК ДРОВА. ЭТО ПОЖАРОВА БЫЛА НЕ В УМЕ, А В СТАРУШЕЧЬЕМ ДЕРЕВЕНСКОМ САРАФАНЕ, А ТО И В СПИЧЕЧНОМ КОРОБКЕ НА ВАТКЕ, КАК НЕИЗВЕСТНОЕ ПРЕПАРИРОВАННОЕ НАСЕКОМОЕ.