Линни: Во имя любви
Шрифт:
— Никто не говорит об этом вслух, но все понимают, Линни. Отчаявшиеся девушки отправляются в длительное путешествие, чтобы найти кого-нибудь и выйти за него замуж.
— Ну, именно этим Фейт и собирается заняться, я же просто составлю ей компанию на время путешествия.
— А ты, Линни? Разве ты не собираешься использовать все, чему научилась за последнее время, пока жила у нас, чтобы найти себе мужа? — В его голосе слышалась непривычная жестокость.
— Шейкер, ты что, и впрямь мог обо мне такое подумать?
Он отвернулся в сторону, так что
— А что еще я должен думать? Разве тебе тут плохо живется? Ты хочешь чего-нибудь еще?
Нет, в его голосе звучала боль, а не жестокость.
— Нет. — Мне стало стыдно. — Ты дал мне больше, чем я могла ожидать: крышу над головой, положение в обществе, уверенность в завтрашнем дне. И ты ничего не просишь взамен. Но, Шейкер, мне так хочется поехать! Извини меня, пожалуйста. Ты дал мне все, но тем не менее…
— Линни, я могу дать тебе больше. — Он повернулся ко мне.
Мое сердце екнуло, так как я догадалась, что он сейчас скажет.
— Выходи за меня замуж, — произнес Шейкер. — Пожалуйста. Ты заставила меня испытать чувства, которых я никогда не знал, о которых я даже не мечтал.
Он взял меня за руку, его ладонь была влажной от пота.
— Я люблю тебя, Линни. Ты должна это знать.
Я взглянула на наши сомкнутые, дрожащие руки.
— Я не уверена, что ты меня любишь, Шейкер. Я думаю, что я… возможно, я возбуждаю тебя, ведь тебе известно, кем я была. Потому что ты видел меня такой, какой я была раньше, и знаешь, чем я занималась. — Я очень осторожно выбирала слова, пытаясь объяснить ему, что если бы он мог взять меня столько раз, сколько захочет, то выбросил бы эти мысли из головы. Разве мог человек, всю свою жизнь делавший только добро, полюбить меня, с таким грязным прошлым?
— То, кем ты была раньше, не имеет никакого отношения к моим чувствам, — возразил Шейкер. — Все дело в том, какие переживания ты во мне вызываешь. За эти девять месяцев ты помогла победить мою нелюбовь к самому себе. Ты доказала, что я могу чувствовать себя мужчиной.
Затем он неожиданно отпустил мою руку и отступил на шаг. Теперь его лицо стало мертвенно бледным.
— Конечно, я говорил только о своих чувствах, но никогда не придавал значения тому, какие чувства я вызываю у тебя. Теперь я понимаю, что ты испытывала ко мне только жалость.
— Как ты можешь такое говорить? Возможно, я жалела тебя, когда мы только познакомились, но это давно прошло. Я видела, какой ты в общении не только со мной, но и с матерью. Я видела тебя в кругу друзей, на работе, на званых вечерах и даже в магазинах. Да я могу только восхищаться тобой!
— И как только я мог все это время не замечать, что каждый раз, когда ты мне улыбалась, когда заботилась обо мне — все это было всего лишь проявлением благодарности, смешанной с жалостью? — Шейкер попятился.
Я не нашла слов, чтобы возразить.
— Я был так увлечен собственными чувствами, Линни, что даже не принял во внимание твои. Прости меня.
Он развернулся и зашагал в сторону густой рощи, что росла рядом
Шейкер вернулся домой уже после того, как мы с его матерью легли спать. Я не могла заснуть и беспокоилась, что он сейчас бродит где-то в темноте, пока не услышала наконец его шаги на лестнице. Он ступал медленно и тяжело и остановился на лестничной площадке. Я затаила дыхание, думая, что Шейкер вот-вот откроет дверь, и не зная, каких слов и поступков сейчас от него можно ожидать. Но тут тихо скрипнула, открываясь, и захлопнулась дверь в его собственную комнату, и больше не раздалось ни звука.
На следующий день Шейкер не пошел вместе со мной на работу. Его мать спустилась вниз и сказала, что Шейкер просил меня передать мистеру Эббингтону, что он простудился.
— Раньше он никогда не пропускал ни одного рабочего дня. Никогда.
Беспокойство за сына придало лицу миссис Смолпис более человечное выражение, чем обычно. Я словно на миг увидела эту женщину такой, какой она была когда-то.
— Мне подняться к нему, вдруг ему что-нибудь понадобится? — спросила я, вставая из-за стола.
— Нет. Он просил, чтобы его не беспокоили, — ответила миссис Смолпис, и я снова опустилась на стул и отодвинула стоящую передо мной тарелку — мне вдруг стало трудно глотать.
Рабочий день прошел в беспокойстве за Шейкера, но когда я вернулась на Уайтфилд-лейн и вышла из экипажа, то увидела, что он ждет меня на улице. Сердце учащенно забилось от облегчения. Небо было низким и серым. Недавно прошел дождь, и теперь с крыш ритмично срывались тяжелые капли.
— Ты уже лучше себя чувствуешь? — спросила я, хотя, конечно, знала, что его недомогание никак не связано с физическим состоянием.
— Пойдем со мной, — сказал Шейкер и взял меня под руку с решительностью, которая раньше была ему не свойственна.
Он был бледен, но уверенно завел меня в расположенную неподалеку закусочную, в углу которой стояло несколько столиков. Это место оказалось чистым — пол просто сверкал, а вся медная утварь была начищена до блеска, — но практически безлюдным. Мы заказали чай и ореховый пирог.
— За последние двадцать четыре часа у меня было время все обдумать, — начал Шейкер, как только мы сели за стол. — Я хочу извиниться за то, как вел себя вчера. Мне очень стыдно за себя.
Я на миг закрыла глаза, пытаясь взять себя в руки.
— Пожалуйста, Шейкер… Стыдно должно быть не тебе, а мне. Мне так жаль. Я просто… ничего не чувствую и не думаю, что способна когда-нибудь испытать какие-либо чувства. Наверное, я вообще никогда не смогу полюбить мужчину.
Я попыталась собраться с мыслями, чтобы описать то, что творится в моей душе, но не смогла подобрать слова.
— Линни, люди редко женятся по любви. Они вступают в брак, чтобы не быть одинокими, ради финансового благополучия, ради уверенности в завтрашнем дне. Это своего рода сделка. Я не уверен, что все они придают большое значение любви.