Лиса в курятнике
Шрифт:
...в столице, куда отправились всем семейством, - Белена решила заодно и младшеньких вывести в люди - Агрофене понравилось несказанно. Все тут сияло, блестело и навевало превосторженнейшие мысли. И пусть Белена пыталась донести до дочери, что блеск сей - исключительно внешнее свойство имеет, но выходило не особо.
А после был дворец.
И другие конкурсантки, которые казались Агрофене вовсе уж невозможными красавицами. Рядом с ними она терялась, стеснялась и провинциальных своих нарядов, и привычек, о чем маменьке и писала.
Часто?
Да,
И письма сохранились?
Естественно.
Передать?
Если уж надо, то передаст, однако в них навряд ли что полезное сыщется. Там одни девичьи благоглупости. Наряды, сплетни... о чем? Да обо всем... она девчонка... была... и писала, чего услышит. В голове-то пока ветер, пустота...
Романы?
Ох, чуяло материнское сердце неладное. Так-то она прямо ничего не писала. Но вот... чуяло, иначе не скажешь. Прежде-то письма приходили пространные такие, то про одно зацепится, то про другое. А тут стало, мол, все прекрасно и точка... только в последнем обмолвилась, что в скором времени порадует нас удивительной новостью.
Какой?
Да известно какой... Белена Макаравна уж приданое перебирать принялась. Мысленно, само собой... нет, не опасалась, что дочь ее свяжется с неподходящим человеком или себя уронит. Хорошо она воспитана, с уважением и разумением. А что до неподходящего, то на любого управу найти можно, если не глянется.
Кто?
Нет, знать не знает... подруженьки? Да вот как-то... не вышло. Характер у Фенечки был такой, не дюже общительный. У нее-то и дома приятельниц одна-две, не того она норову, чтобы слегку знакомства заводить. И нет, никого она не упоминала, разве что вскользь... в письмах сыщется.
Обязательно.
– И...
– Белена Макаровна сжала кулачки.
– Вы полагаете, что он ее?
– Мы... будем искать, - расплывчато пообещал Димитрий.
И когда найдут, - а в том, что найдут сего красавца всенепременнейше, - он самолично за клещи возьмется...
...у Лизаветы каким-то чудом, не иначе, удалось не уснуть. Хотя... отчего чудом, благодарить следовало Таровицкую с ее булавкой, которая впивалась в руку, стоило Лизавете чуть смежить веки. Короткая боль избавляла от наваждения.
Лизавета вздрагивала.
И пыталась слушать.
Про приюты... про дома призрения, даже про тюремный госпиталь, пребывавший в состоянии удручающем, что, конечно, было следствием совершенно недостаточного финансирования. Про финансирование Марфа Залесская, походившая на премиленькую фарфоровую куколку, говорила бойко, с душой.
...доклады шли и шли.
И Снежка рассказывала про старый храм, где души держат взаперти. Авдотья же, - вот, стало быть, с кем она в пару попала, - бойко перечисляла что-то там про историческую ценность и реставрацию, которую надобно проводить, но только при условии, что церковь сама поучаствует в сем спасительном деле.
...она говорила и про кладбищенскую ограду.
...и про силу, которой земля пропиталась. И про люд темный...
А потом наступила их очередь. И княжна
Духота стала невыносимой.
Во рту пересохло.
И... кажется, она забыла, о чем говорить надобно. А Императрица, знай, смотрит. И улыбается этак, задумчиво, с печалью... чего смотрит? Чего в Лизавете интересного?
Она стиснула кулачки так, что ногти впились в кожу. Наносное... быть не может, чтобы это было просто от усталости. И значит, проверяют... она повернулась, чтобы видеть и фрейлин с императрицей, и девиц, многие из которых откровенно дремали, иные и забывшись. Вот кто-то уронил голову на руки, кто-то и похрапывал, тоненько, задорно... стекала ниточка слюны из приоткрытого рта.
И это было неприятно.
Лизавета моргнула.
Не думать о них...
Одовецкая докладывала спокойно, с видом таким, будто бы не в первый раз ей выступать пред аудиторией высокой. И говорила она складно, и Лизавета даже позавидовала: в собственных силах она была куда как менее уверена.
...вот и Таровицкая речь подхватила. А Лизавета ощутила теплое прикосновение. И уверенность с ним... она вдруг успокоилась, разом отбросила лишнее и... ведь репетировала же?
Репетировала.
А потому сумеет...
Всего-то надо, что рассказать о людях...
– ...всего триста пятьдесят человек, среди которых мужчин лишь семеро, что создает...
– свой голос она слышала будто бы со стороны. А вот спроецировать снимок на поверхность получилось весьма легко. И более того, стоило тому задрожать, как нить подхватила Таровицкая, щедро напоив заклятье огненною силой.
– Эти женщины привычны ко многому... они умеют трудиться и труд ценят...
Говорить стало легко.
Просто глядеть надо не на императрицу, но на снимки. Вот давешний их помощник, оседлавший гнилое тележье колесо. И смотрит он на Лизавету этак, со снисходительным прищуром: мол, знаю, что на самом деле тебе, может, безразличны все наши заботы, но и чего сделаешь, все примем, люди не гродные...
– ...предложить альтернативу. Кто захочет, поможем обустроиться в городе. Детей постарше...
...три девочки, чумазые донельзя, жмутся друг к другу, что воробышки. Только глаза поблескивают ярко...
– ...однако для многих городская жизнь покажется чересчур уж иной. Они не привыкли отдаляться от земли...
...две женщины делят хлеб, вынимая из корзины, ломая и рассовывая куски в протянутые руки. Рук множество, одинаково грязных, смуглых и почему-то от вида их на глаза наворачиваются слезы.
– ...поэтому мы сочли возможным предложить им иной вариант, связанный с переселением. Он будет выгоден и для них, и для принимающей стороны, что...
Темное дерево.
Мертвое поле... больше не мертвое, но теперь Лизавета знает: земля больше не позволит поставить здесь дома или иную какую тяжесть. Слишком близко подошли воды к поверхности, слишком жива в мире обида давешняя, а значит скоро прорвется она ледяными ключами, подтопит пустырь, смывая всякую память о творениях человеческих.