Лишь в твоих объятиях
Шрифт:
Алек торопливо пробрался к ней, Крессида за ним. Его сердце чуть не остановилось, когда он поднял свечу над маленьким грязным чемоданом, потемневшим от пыли, — тем самым его старым походным чемоданом. Он провез его по Испании, Португалии, Бельгии, со временем он стал большую часть багажа отправлять со слугой вперед, оставляя при себе лишь самое необходимое в этом чемоданчике, который можно было носить на плече или привязать к седлу.
Алек опустился перед ним на колени, по сохранившейся привычке покачал запор, вдруг вспомнил, как где-то вблизи Опорто уронил чемодан в реку, и после этого запор стало заедать.
Принадлежащее ему имущество собирали в спешке, с тех пор его явно не касалась ничья рука. Сверху лежал запасной жилет, и когда он поднял его, под ним обнаружились беспорядочно сваленные вещи. «Никому не хотелось тратить время на то, чтобы аккуратно сложить вещи предателя», — подумал он, вынимая бритвенные принадлежности, чулки, помятую фляжку. Он вынул маленький жестяной фонарик, которым пользовался, когда в дождливую погоду шел проверять лошадь, и зажег его.
— Что ты ищешь? — спросила шепотом Джулия. Крессида что-то ответила ей, и Джулия больше не задавала вопросов. Алек, погруженный в поиски, не обращал на них никакого внимания.
Он нашел папку с письменными принадлежностями из красной кожи, высохшую и потрескавшуюся. Была там еще маленькая чернильница, тоже высохшая. Он откладывал все это в сторону, кучка на полу росла. С отчаянием Алек рылся в чемодане среди свечных огарков и мятого грязного белья. Письма не было. Его могли не заметить, забыть или положить не туда, даже украсть — тогда все потеряно…
Крессида видела, как напряглись его плечи, когда он обнаружил маленькую книжицу, и невольно затаила дыхание. Он это искал? Алек медленно вынул ее — теперь она увидела, что это дневник. Ей стало не по себе, вспомнились все неприятности, связанные с дневником ее отца. Она схватила руку Джулии и сжала ее, с беспокойством наблюдая за тем, как Алек открывает дневник.
Некоторое время он листал его. Часть страничек была исписана, на некоторых были какие-то рисунки, иногда — колонки цифр. Откуда-то выпал сухой цветок, все еще ярко-красный. Алек с мрачным видом поднял его, сунул между страницами и стал листать дальше. Крессиде все труднее было сдерживаться, она закусила губу, чтобы не задавать вопросов. Джулия нетерпеливо качала ногой, но тоже держалась. Их нервы были на пределе, а он, казалось, становился все спокойнее. Когда он сел на корточки и углубился в чтение, она готова была подскочить и вырвать у него дневник, хотя не имела представления о том, что он ищет и где это, может быть.
В конце концов, когда она уже не могла больше выносить этого, он добрался до последних страниц. Там лежало письмо, сложенное и запечатанное, слегка помятое, словно бумага подмокла, а потом высохла. Он медленно просунул палец под печать и вскрыл письмо, не глядя, отложив в сторону дневник. Крессида и Джулия не дыша, смотрели друг на друга и ждали, что будет дальше.
Крессида, стоявшая напротив него, видела, как выражение его лица медленно менялось от мрачного и напряженного к скорбному. Что там, в письме, она не желала знать. Было мучительно видеть бесконечную печаль в его глазах. Потом он опустил голову и прикрыл глаза. Крессида едва сдерживала слезы. Ее охватила паника. Она молилась о том, чтобы ее отец не имел к этому никакого отношения, хотя в глубине души она была уверена в обратном.
— Я положил его сюда, чтобы не потерять. — Его голос звучал глухо, как из могилы. — Никто не знал…
— Положил что? — снова шепнула Джулия, испуганная не меньше, чем Крессида.
Теперь женщины не переминались в нетерпении с ноги на ногу, они стояли, словно окаменевшие, вцепившись друг в друга.
Он не ответил. Оставив содержимое чемодана валяться на полу, он встал и начал пробираться к двери. Крессида и Джулия обменялись встревоженными взглядами, взяли свечи и поспешили за ним.
Глава 26
Они догнали его на середине лестницы.
— Что происходит? — в третий раз спросила брата Джулия. — Алек, ты пугаешь меня. Что ты нашел?
Он только мотнул годовой. Джулия остановилась.
— Алек! — Он не реагировал. Она повернулась к Крессиде. — Скажите, что все это значит?
— Не знаю, — отвечала Крессида, глядя, как он направляется в сторону кабинета. — Но мне кажется, сейчас неподходящее время для расспросов.
— А для того чтобы рыться на чердаке, подходящее время? — запротестовала Джулия. — Что случилось?
Крессида беспомощно посмотрела на нее и пошла за Алеком. Она появилась в его кабинете в тот момент, когда он открывал шкаф.
— Что вы отыскали?
Он вынул из шкафа плащ, бросил его на стул и быстро содрал с себя тот, что был на нем.
— Старое письмо.
Крессида пожевала внутреннюю поверхность щеки и осмелилась спросить:
— Это… как-то связано с дневником моего отца, да? Он молча продолжал рыться в ящике стола.
— Вы… знаете, о ком он писал? Человек, который… — Слова застревали в горле, и она замолчала.
Если Алек тот человек, о котором упоминал ее отец, это доказывает его виновность. И ее отца тоже, но это не играет никакой роли. Отец пропал, тогда, как Алек был здесь, и на него падал весь позор, — сердце разрывалось на части при этой мысли.
— Я сожгу его, — сказала она запальчиво. — Никто другой не видел его — и он был зашифрован, даже Том не знал, что в нем…
— Вам не нужно сжигать его, Крессида. — Он взял из ящика нож и сунул его в ножны на ремне. Она испуганно смотрела, как он перекинул ремень через плечо и приладил его так, что ножны оказались под мышкой. — Расшифруйте остальное. Думаю, вы получите ответы на все ваши вопросы. — Он надел вынутый из шкафа плащ, похлопал по карманам, провел ладонями по рукавам и, обойдя ее, пошел к двери. От ножен ткань под его рукой приподнялась, запаниковавшей Крессиде казалось, что это вздутие размером с боевую саблю.
— Куда вы идете?
— Встретиться с большим другом семьи.
Она встала между ним и дверью, не давая пройти.
— Зачем? Скажите мне. В этом как-то замешан мой отец. Выдумаете, я совсем дурочка? Я расшифровала дневник. Я знаю, что в нем. А вы… — Ее голос подозрительно задрожал. Это совершенно невозможно, но она должна была задать этот вопрос: — Вы ведь не могли быть тем человеком, о котором он писал?
Его подбородок окаменел.
— Не мог.
Она чуть не зарыдала от облегчения.