Лишь в твоих объятиях
Шрифт:
— Боже, — сочувственно произнесла мадам. — Только что?
— Он не позволил мне поехать с ним, но это может быть опасно, а он не захотел ждать.
— Мужчины, — вздохнула ее собеседница. — Но почему вы пришли с этим ко мне?
Крессида на миг заколебалась. Мадам Уоллес была такой хрупкой и элегантной, ее лицо было красиво необычной красотой, а движения отличались женственностью. Рядом с ней Крессида ощущала себя очень большой и неловкой. Неужели она действительно явилась просить, чтобы эта утонченная женщина отправилась помогать Алеку? Том все еще был в Портсмуте, мистер Хейз уехал, а мистер
— Мне представляется, что вы не совсем те люди, за которых вас принимают, — ответила она, доверившись своей интуиции. — Я думаю, вы можете ему помочь.
Что-то промелькнуло в глазах мадам. Она придвинулась ближе.
— И почему же?
Крессида открыла было рот, но решительно не знала, что сказать.
— Так вы не можете? Потому что, если вы не можете, я поеду сама.
В улыбке мадам было что-то саркастическое.
— Вот почему я не люблю работать с джентльменами, — заметила она. — Их все время заносит — или из-за любви, или из-за… — Она замолчала и надула губки. — Так куда же он направился?
— Я не знаю, но думаю, что смогу выяснить.
— Тогда выясняйте. Я буду в вашей комнате через несколько минут. — Мадам подняла саквояж и поставила его на стул. — Мы скоро отъезжаем, поторопитесь.
— Спасибо, — с облегчением выдохнула Крессида. — Я вам так благодарна…
— Вы поедете с нами. — Мадам рылась в саквояже, не глядя на нее.
— Что? — вырвалось у Крессиды. — О нет! Разве мне можно? Алек велел мне оставаться здесь…
— Вы знаете больше, чем я. Если вы не поедете, мне придется действовать вслепую. Идите и будьте готовы сообщить мне, куда он отправился.
Крессида надеялась, что поступила правильно. Кивнув, она поспешила в оранжерею, чтобы взять дневник и листы с расшифрованным текстом. Потом она отправилась искать Джулию и нашла ее в спальне, только что умывшуюся после пыльного чердака.
— Мне нужна ваша помощь, — сказала она, когда Джулия открыла ей дверь. — Это связано с Алеком.
Джулия молча потянула Крессиду внутрь, на лице ее было написано острое любопытство. Крессида протянула ей исписанные листы.
— Это из дневника моего отца. Он вел его, когда служил в армии. Текст был зашифрован, но я его расшифровала.
— Боже мой, это писалось так давно! — воскликнула Джулия, взглянув на первый лист. — Какое отношение это может иметь к Алеку сейчас?
Крессида нервно рассмеялась:
— Прочитайте это. Здесь упоминается один человек, офицер. Алек узнал его. То, что он прочитал в дневнике, очень взволновало его. Он заторопился, быстро поднялся на чердак, отыскал чемодан, а теперь уехал, чтобы… сделать что-то. Я хочу помочь, но сначала я должна узнать, кто этот офицер.
Джулия уставилась на нее:
— Что?
— Просто прочитайте! — Крессида легонько подтолкнула ее к стулу. Джулия пошла, читая на ходу. Крессида села за письменный стол, взяла перо и продолжила расшифровывать текст с того места, где остановилась раньше.
Несколько минут они трудились молча.
— Вы имели в виду этого человека? — спросила Джулия, прочитав вслух: — «Белобрысый красавчик-педант из Хартфордшира».
— Да. Он еще упоминается под прозвищем Козырной Валет. Вы не догадались, кто это мог быть? — Джулия покачала головой.
Джулия нахмурилась. Обе продолжили свои занятия.
Чем дальше продвигалась Крессида в своей работе, тем больше ее охватывало отчаяние. Ее отец вел себя все хуже и хуже. «Сегодня набралась хорошенькая сумма, — записал он в июне 1815 года. — Враг снова на марше, приятно опять иметь дело с моим старым другом Львом». Львом он называл французского полковника. «Лев сегодня особенно благодарен, сообщил ему о дислокации старого Блеха» — записал он на следующий день. Крессида тяжело сглотнула. Старым Блехом он называл маршала Блюхера, командующего прусской армией при Ватерлоо. Она передала законченную страницу Джулии и взяла следующий лист.
Она снова наткнулась на упоминание о том самом офицере: «Козырной Валет артачится, несмотря на значительность предложенной Львом суммы. Согласился лишь после предъявления ему доказательств его прежних действий. Мудро всегда держать улики в надежном месте». Теперь она перескакивала через строчки, выискивая места, где упоминались Козырной Валет и Лев. «Козырной Валет держался пренебрежительно, пришлось напомнить ему о наших договоренностях… Лев требует больше сведений, вознаграждение привлекательнее, чем когда-либо раньше… Видел дорогостоящую испанку Козырного Валета. Неудивительно, что он соблазнился… Лев теперь платит золотом… Козырной Валет хотел отказаться, надутый болван. Чтобы добиться его согласия, пришлось показать ему возвращенные Львом письма…»
— Крессида. — Джулия смотрела на нее со страхом. — Это… писал ваш отец?
— Да. — Очень трудно было это произнести.
— Но то, что он пишет, ужасно. — Джулия подняла листы, ее руки были в чернилах — у Крессиды не было времени просушить их. — Это… это…
Крессида размяла сведенные от быстрого письма пальцы.
— Я знаю, — ровно, сказала она. — Поверить не могу, что мой отец…
— Не то. — Джулия покачала головой. Она подошла к Крессиде и положила перед ней бумагу, поводила по ней пальцем. — Это… В этом обвиняли Алека. Совершенно точно, его обвиняли в том, что он переписывался с французским офицером и продавал ему секреты. Здесь говорится о письмах, возвращенных Львом. Письма от француза были найдены в вещах Алека, они и стали уликой. Когда в армии заявили, что он оказался изменником, моя мама умоляла сообщить ей подробности, потому что она не верила в это, и, в конце концов, какой-то полковник выложил ей все, что знал. Я читала его письмо. Изложенные в нем факты согласуются с тем, что здесь написано!
— Вы хотите сказать, что Алек и есть тот офицер, с которым имел дело мой отец? — Крессиде стало не по себе, она ничего не понимала. — Но этого не может быть…
Джулия фыркнула:
— Это не Алек. Никто никогда не сказал бы о нем, что он светловолосый и педантичный, особенно в то время.
Крессида прижала руки к вискам.
— Тогда кто?
— Давайте смотреть дальше. — Теперь Джулия была в таком же лихорадочном состоянии, как Крессида. Она быстро пробежала глазами следующую страницу, потом еще одну, и ее лицо исказилось. — Боже мой.