Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры
Шрифт:
— Дай мне отдышаться!
Они замолчали. Сидели у костра, точно первобытные люди, — так пустынна была эта река, бегущая среди лесов и непроходимых болот. Мутная Обь хлюпала и бурлила почти у костра. Тяжелые лоснящиеся волны шлепались на берег.
— Пойдем. Здесь невозможно. — Таня вскочила. — А то я закричу!
Николай палкой столкал в реку пылающие головни. Комары и мошки могли свести с ума. Таня хлопала по рукам, по шее, по лицу. Наконец она бросилась от реки и начала карабкаться вверх, на берег…
Со
Таня ушла в его комнату и закрылась на крючок. Долго не могла уснуть, взбудораженная всем происшедшим. Да еще было непривычно светло, и гнусно пищали вокруг лица несколько комаров, как-то проникших в комнату. Наконец она закрылась с головой. Но даже сквозь одеяло слышалось комариное зудение. На руках и шее чесались вздувшиеся лепешки от комариных укусов.
Чувствуя себя бесприютной и никчемной здесь, Таня заплакала…
Не заметив как, она уснула. И приснился ей Николай. Он как будто бы шел берегом Оби и все оглядывался на нее. Он уходил в белую ночь, в тайгу, к бледной заре. И Таня знала, что он уходит навсегда.
Она проснулась от боли и тягостной печали, вернее, еще не совсем проснулась, а только поняла, что это сон. Но она продолжала видеть Николая, и у нее пронзительно болело сердце: она любила его, а он уходил берегом все дальше и дальше, и Таня рвалась за ним и плакала.
Вот она всем телом ощутила кровать и поняла, что лицо ее мокро от слез. А Николай исчез, потому что она уже совсем проснулась. Но не исчезли из ее сердца ни горе, ни любовь, и Таня не открывала глаз, чтобы не погасить их, и старалась силой воображения снова вызвать Николая. И она еще некоторое время видела его и белую ночь над Обью…
Но вот все исчезло. Таня вскочила с кровати, быстро оделась и, приоткрыв дверь, позвала Николая. Он поспешно вошел. Таня крепко провела руками по щекам и как можно спокойнее сказала:
— Я уезжаю сегодня… А ты оставайся. Ты сейчас нужен отцу.
— Но, может быть, ты поживешь еще хоть три-четыре дня? — в отчаянии почти закричал Николай.
Она неожиданно уткнулась ему в плечо и тут же схватилась за чемодан.
— Да подожди, Танюша! Нужно узнать, когда приходит теплоход.
Но Таня, боясь встречи и объяснений с родителями Николая, распахнула дверь и быстро вышла из дома. Он выскочил следом, взял у нее чемодан. Она почти бежала, и он едва успевал за ней.
По длинной дощатой лестнице молча спустились к речному вокзалу. Николай, мрачный, ушел брать билет, а Таня села на чемодан под березой и устало огляделась. Она увидела причал, желтый нарядный дебаркадер, суда у странного деревянного берега, а ниже по течению намытые рекой пески, на них синие, зеленые, белые лодки, загорающих мальчишек, плывущий на другую сторону паром с лошадьми и машинами, лодку с
Услыхав мягкий гудок, Таня вскочила. Из-за поворота выплыл лебедино-белый «Патрис Лумумба». Он возвращался домой. Возвращалась и она. Схватив чемодан, Таня побежала вниз, к причалу. Под ее ногами хрустела галька, потом заколыхались сходни с набитыми поперек рейками. Каблучки цеплялись за них. Загудел железный настил дебаркадера. Это догонял ее Николай. И все эти мелочи врезались в память, чтобы потом ожить в воспоминаниях.
— Ну что ты, ну что ты бежишь от меня, как от чумы?! — растерянно проговорил Николай, подавая билет. Он успел прижать ее к себе, поцеловать куда-то в шею. Она вывернулась, по трапу взбежала на палубу. И тут остановилась у леерной сетки, уронила к ногам чемодан и схватилась за поручни, словно боясь, что сейчас кинется обратно к этому страшному деревянному яру, к сходням, ведущим в город.
Она стояла на палубе и смотрела на Николая, а он смотрел на нее с дебаркадера, все заклиная:
— Жди меня, жди, жди!
Последний мост
Ковшов был такой грузный, так тяжело и твердо попирал землю, что людям иногда казалось, будто под его ногами земной шар слегка колышется… Еще весной дочь с мужем — ихтиологи — уехали в командировку на Сахалин. И остался Ковшов с внуком. Жена его уже давно умерла. Он очень любил ее и поэтому так и не женился…
Проскучав без дочери месяца два, Ковшов тряхнул скопленными деньжатами и увез внука к Черному морю.
Самолет из Сибири опустился в Адлере. Такси промчало их по узкой полоске земли между морем и лохмато-зелеными горами, вершины которых дымились тучами. Ковшов попросил шофера остановиться в центре Гагры. И сразу же они прямо с чемоданом двинулись к морю…
И вот на берегу появились большущий дед в соломенном мексиканском сомбреро и маленький Максимка, державшийся за его руку. Деду — шестьдесят, мальчонке — шесть лет.
Они замерли, глядя на море. Серые тучи затягивали небо. Дул свежий ветер. Море потемнело, небольшие волны пенились, и издали казалось, что их усеяли белые лебеди.
— Во-он куда оно длиннится! Почему это море такое длинное-длинное? — задумчиво спросил малыш.
Ковшов ласково погладил его взлохмаченную голову.
Всюду на пляжах — люди. Они лежали, бродили, выбирались из моря или бросались в него. Пестрели грибки, зонтики. Ковшов шумно вдохнул влажную морскую свежесть.