Литературная Газета 6255 (№ 51 2009)
Шрифт:
– Когда же встреча?
– Завтра в это время. Здесь.
– Тогда до завтра.
«Придёшь ли, нет ли, ты тоже сохранишься как память о Германии,– подумал он и вспомнил солистку театра, рано потерявшую голос.– Как она горела, не могла сдерживать копившиеся желания… Может, блеснув на миг, назавтра сгинула бы с глаз. А может, я не понял, не разгадал её зов и поступил как олух… Нет, мне было не до неё… Как всё противоречиво! Ты должен отдаться всем чувствам, что приносит жизнь. Чтобы время от времени иметь право говорить «я». Но и расточительность заказана.
Его думы вдруг оборвали крики за дорогой. Он поднял голову и услышал голоса: «За ногу! Тяни!» И увидел, как за низкой железной оградой во дворе кирпичного дома двое мужчин силятся свалить тучного быка. Его придушенный вопль заполнял всю ширь двора.
Пройдя через калитку, он подошёл к двум хорошеньким девушкам, наблюдавшим за этой картиной.
– Что они делают?
– Зарезать хотят,– ответила блондинка.
Лохматый верзила со вспученными мускулами спины вцепился в шею быка, но тот взмахом головы отбросил мучителя, а другой, в шляпе, отскочил в сторону.
Он шагнул к ним и, не догадавшись представиться, заявил довольно твёрдо:
– Так не делают.
Лохматый, как ни в чём не бывало вскочив на ноги, неприязненно прищурился на него:
– Кто такой? Может, покажешь, как надо?..
«Зачем я вмешался?»– мелькнуло у него в голове, но вдруг азарт испытать себя в новой для него ситуации взял верх, и он уставился на мужчину в шляпе, угадав в нём хозяина.
– Видите, как бык на вас смотрит,– сказал он ровно, без особого выражения.– На вас, кого он чтил, слушался, любил.– И хмель, хоть и не сильный, понёс его– слова будто лопались.– Смотрит с униженным чувством бессилия, не понимая, как вы, свой, родной, позволяете этому извергу издеваться над ним; он же хочет попрощаться с вами; навсегда, по-человечески; у него тоже есть душа; не в словах дело, главное внутри. Стыд и злость– вот что он сейчас чувствует…
– Тьфу ты, чёрт!– взъярился верзила-скотобоец.– Он ненормальный… Прочь!
Хозяин ошарашенно уставился на незнакомца. И вдруг подал голос:
– С вами всё в порядке?
– Даже более чем… А ты, видно, так ленив,– влепил он скотобойцу, не теряя присутствия духа,– даже подумать тебе лень.
– А как, по-вашему, надо?– спросил хозяин пусть и не добродушно, но и без иронии. Бык стоял, вперившись в хозяина. Потом медленно повернул голову в сторону гостя. Глаза быка горели тёмным огнём.
В незнакомце, всё отодвинув, промелькнули прекрасные часы причащения его земляками благословенному празднику убоя скота. Перед тем, как потчевать друг друга душистым мясом, сородичи-скотоводы по старинному обычаю сажали подростка в середину, чтобы приобщить к своему делу.
– Как надо? Лаской, лаской и– мгновенно.
Девушки прыснули.
– Так делают мои земляки, мастера своего дела. Я лишь хотел вам напомнить: от гнева, страха, большого стресса– в крови у быка адреналин. Мясо будет нехорошее, невкусное.
– Пап, а что, если он прав?– вмешалась блондинка.
– Позвольте на прощание представиться. «Чёрт», как вы изволили выразиться, сударь, с Южного Урала, из республики Башкирия.
– Башкирия?– вдруг хозяин потянулся к нему.– Уф-фа? Мой отец… фатер… там пропал… Во время войны. Он был пленный...
– Пропал? Да, у нас были пленные. Я помню. Даже знал некоторых.
– Кристина, а ну-ка кофе нам! Мы с господином немного поговорим.
И довольно бесцеремонно подхватив гостя под локоть, повёл к беседке.
– Позвольте вас спросить: кто вы, чем здесь занимаетесь?
Он ответил.
– Ах, вот как. Я ведь тоже шахтёр, инженер. Только работаю не здесь, а в Дортмунде.
– Герр, что так рано забиваете быка? Ещё лето.
– К свадьбе дочери. Я этого быка купил заранее. Ещё зимой. Бычка…
– Похоже, свадьба будет большая.
– Да как вам сказать… Человек сто пятьдесят…– И вдруг, глянув на него:– С вами– сто пятьдесят один!
– Я-то каким боком? Разве что быть распорядителем праздника– тамадой по-нашему.
– А что? Подготовиться– и вперёд… Глупо мы вас встретили. Уж вы извините.
– Не за что.
– Знаете, если б кто мне сказал, где похоронен мой отец, был бы моим дорогим гостем…
В его прерывистом вздохе– живая, не надломленная память.
– Герр, а как выглядел ваш отец?
– Он был красив, высок… Впрочем, была примета: вот здесь, на лбу, пятно… пигментное.
– Имя?
– Ганс.
И сердце гостя дрогнуло.
– Йозеф, что с быком делать?
– Айн момент, битте.
Оставшись один, он напряг память… и словно вывалился из времени и родился заново. И вот он уже подросток, переживает счастливое мгновение, когда они с мамой приехали в Уфу. Остановились у добрейшей землячки. И на другой день во дворе дома увидели пленных. Двое мирно рыли канаву, а третий– лысый, от всего отрешённый– сидел в тени. Охраны не было. Мама пошла в дом, вынесла пирог с земляникой и протянула лысому. Она по себе знала, что такое быть узником. Пленный поднял голову и закивал:
– Данке. Филен Данк.*– И показал на него:– Сын?
Мама кивнула.
– У меня такой же,– молвил пленный.
И тут на его лбу он увидел большое пятно, по поверью– плохой знак.
Через пару дней утром они заметили: двое пленных в канаве плачут. Землячка, бывшая фронтовичка, могла изъясняться по-немецки, да и для него школьные уроки не прошли даром. И они услышали: ночью повесился Ганс. И ещё они от них узнали: тела умерших пленных складывают в штабеля, а как накопятся, не прочитав молитвы, бросают в яму и засыпают слоем земли. Мама тихо, будто самой себе, промолвила: «Душа будет летать здесь… и взывать к родным…»