Литературно-художественный альманах Дружба. Выпуск 3
Шрифт:
— А неужели эта гусиная панихида вам нравится? — спросил Сергей.
— Действительно гусиная панихида, в самую точку попал!.. — захохотал Лобанов.
— Ничего смешного нет. На Сергея я не в претензии, он очень молод и не имеет еще понятия, что такое хороший литературный вкус. Ну уж ты-то должен уметь разбираться в поэзии, господин филолог. А может быть, для тебя эти строчки тоже пошлость?! «Хочу быть дерзким, хочу быть смелым, хочу одежды с тебя…»
— Одежды будешь срывать у себя дома, — перебил его Никонов. — Уже поздно!
— Да, время час ночи, — потянулся
— Попаду ли я сегодня домой? — сказал вздыхая Лобанов и стал надевать шинель. — Позавчера так и не достучался, — пришлось ночевать у Стрельцова.
Лобанов снимал в Заисточье комнату у какой-то старухи бобылки, которая, по его словам, часто запивала и, захмелев, обычно так крепко спала, что разбудить ее можно было разве только стрельбой из пушек.
— Пойдем, Михаил, ночевать ко мне, — предложил Кипятоша, когда вся компания оделась и в сопровождении Сергея и Никонова вышла в переднюю.
— Боюсь, — явно подшучивая, зашептал испуганно Лобанов. — Ты меня Бальмонтом замучаешь!
Все, кроме Кипятоши, засмеялись.
— Ну и чорт с тобой! — сказал Кипятоша сердито. — Ночуй тогда на Томи.
Сергей устроился на работу как раз в тот момент, когда уже потерял всякую надежду.
В этом помог ему Лобанов. Однажды в середине недели он забежал на Кондратьевскую.
Сергей сидел у стола и чинил сапоги. Перед ним горела настольная лампа под стеклянным зеленым абажуром. Он прибивал подошву и не слышал, как вошел Михаил.
— Здравствуйте, Сергей.
— Здравствуйте, а Ивана нет дома, он в библиотеку ушел, — ответил Сергей, думая, что технолог пришел к Никонову.
— А я к вам, — Лобанов снял фуражку и присел на стул. — Я тоже вчера починкой занимался. Брюки, чорт бы их взял, здорово проносились. Тужурка совсем еще почти новая, а вот брюки подвели…
— А зачем я вам понадобился? — нетерпеливо спросил Сергей.
— Мне сейчас сказал знакомый, что у них в Городской управе один чертежник заболел, сегодня его в больницу увезли. Говорят, брюшной тиф. Пойдите-ка завтра в Управу, может, и возьмут.
— Спасибо, — сказал Сергей. — Только возьмут ли? Я вот уже без толку месяц с лишним по разным канцеляриям и палатам хожу.
— Да! Нелегко найти работу, — согласился Лобанов. — Ну, авось, завтра посчастливится.
— А чертежи там не очень сложные?
— Да нет, чертежи обычные.
На следующий день Сергей пошел в Управу, и его сразу же приняли на работу чертежником. С этой новостью он после службы отправился на Пушкарскую.
На радостях он совсем позабыл, что сегодня вечером Павел работает в университетской библиотеке, и, только уже подойдя к дому Троянова, вспомнил об этом.
Он оставил Павлу записку, в виде самодельной визитной карточки. На месте дворянской короны Сергей нарисовал раскрытый циркуль и треугольник, а внизу под именем и фамилией написал печатными буквами свой полный титул:
КОСТРИКОВ СЕРГЕЙ МИРОНОВИЧ
Чертежник Томской Городской Управы.
Занятия в Управе начинались в 9 часов утра. До Управы
— Вот сейчас посуду соберу на стол, — и, гремя чашками, Паша доставала из шкафа чайный прибор. — А вот как самоварчик поспеет, чайку заварю. Сахарку наколю.
Ходики на кухне показывали половину восьмого, когда вставала сама квартирная хозяйка Устинья Ивановна и шла будить сына.
Через стенку Сергею было слышно, как настойчиво она упрашивала:
— Проснись! Слышишь, Петя? Проснись! В гимназию пора.
В ответ доносилось сонное невнятное бормотание.
— О, господи! Тиран моей жизни! Каждое утро одно и то же! — сердилась Устинья Ивановна. — Кому я говорю! Проснись! Слышишь?
В комнату гимназиста заглядывал писарь Васенька, причесанный на прямой пробор и пахнущий дешевым земляничным мылом.
— Петр Матвеевич, вставайте, не то холодной водой окачу-с, — грозился писарь.
— При-ста-а-а-ли! — слышался, наконец, сладкий и длинный зевок Петеньки.
В тот момент, когда Сергей уходил на работу, на кухне появлялся злой и заспанный Петенька, с полотенцем через плечо.
— Вы уже уходите? А я хотел вас спросить насчет одной задачки. Дается, понимаете ли, поверхность усеченной пирамиды… — говорил он, потягиваясь.
— Поздновато вы спохватились! — отвечал Сергей, захлопывая за собой входную дверь на улицу. Его возмущал этот семнадцатилетний балбес, которого мать, словно маленького, заставляла идти в гимназию. На месте Петеньки он каждое утро не шел, а летел бы на уроки!
«Неужели так и не удастся поступить в Технологический?» — с тревогой думал Сергей.
На общеобразовательных курсах, куда он отправился на другой же день после своего устройства на работу, к его большому огорчению, не оказалось свободной вакансии.
— Подайте на всякий случай прошение, — сказал ему делопроизводитель, унылый человек средних лет. — Мало ли какой выйдет случай: может, кто из курсистов уедет или помрет. — Писать прошение нужно вот по такой форме, на имя его превосходительства.
Делопроизводитель протянул Сергею чье-то прошение и лист чистой бумаги.
— Поразборчивей пишите!
Присев на край стула, Сергей написал четким почерком:
«Его превосходительству
Господину Томскому Губернатору
Проживающего в г. Томске
мещанина г. Уржума Вятской губ.
Сергея Мироновича Кострикова
Имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство выдать
мне свидетельство о политической благонадежности для поступления на
Томские общеобразовательные курсы.
Октябрь 15 дня 1904 г.
Сергей Миронович Костриков
Жительство имею в 4 уч. г. Томска по Кондратьевской ул. д. № 7.».