Литературно-художественный альманах Дружба. Выпуск 3

Погодин Радий Петрович

В эту ночь они больше не разговаривали. Но каждый, лежа на койке, думал о соседе.

На рассвете к Сергею постучал его сосед слева — старый учитель.

— Из Петербурга получен ответ. По тюрьме идут упорные слухи: сегодня ночью Алексея должны повесить, — выстукивал учитель.

Сергея ошеломило это известие, несмотря на то, что со дня на день он ожидал его и знал, что на помилование рассчитывать нечего.

«Повесят! Повесят Алексея!» — думал он, и эти мысли заставляли тоскливо сжиматься его сердце.

Сергей взволнованно ходил по камере.

«Сказать Алексею или нет?»

Он подошел к койке, присел на нее и прислонился ухом к отверстию.

За стеной раздавалось ровное и глубокое дыхание спящего Алексея.

«Нет, не скажу. А когда Алексея поведут, в последний раз я призову его к мужеству».

Алексей в это утро спал долго. А как проснулся, сразу же постучал Сергею:

— До чего я сон сейчас хороший видел! Будто в речке купаюсь. День такой жаркий, солнечный, а вода прохладная, чистая. И Володька со мной купается, на перегонки мы плывем. Люблю я купаться, — прямо из воды бы не вылезал, — засмеялся Алексей.

Как обычно, по тюремному распорядку, проходил день.

Сергей с тревогой и волнением отмечал, что вот уже кончился обед и уже за окном сгущаются сумерки, что скоро придет стражник и зажжет тусклую лампочку в камере, а там, смотришь, вечерняя поверка, — а там и…

Сергей старался не думать, но думал только об этом.

Он сидел у стола, обхватив руками голову, когда

в конце коридора послышался звон офицерских шпор. Шаги остановились у дверей соседней камеры.

Приникнув ухом к отверстию в стене, Сергей прислушался. Больше всего он боялся, что раздадутся крики и вопли о пощаде. Но всё было тихо.

— Собирайся, — сказал чей-то грубый незнакомый голос.

В ответ не последовало ни звука.

Снова шаги. Вышли из камеры — и захлопнулась дверь.

Сергей бросился к «глазку»; сейчас он простится с Алексеем и поглядит на него. Шутка ли, двенадцать ночей по душам беседовали!

Но «глазок» был наглухо закрыт.

И в то время, когда он стоял, прижавшись вплотную к двери, случилось то, чего не ожидал никто из стражников, но о чем втайне думал Сергей.

Алексей, который спокойно, без сопротивления и без единого слова вышел из камеры, вдруг вырвался от стражников, подбежал к двери Сергея и, ударившись всем телом об нее, крикнул что было у него силы на весь тюремный коридор:

— Прощай, Сергей, прощай, дорогой товарищ! Иду умирать. Долой самодержавие! Да здравствует революция!

— Да здравствует революция! — закричал Сергей. — Мужайся, Алексей! Клянусь, мы победим!

На глазах у него навернулись слезы гордости за этого парня, который пошел на смерть смело, как и подобает революционеру.

Перепуганные стражники схватили Алексея и поволокли его по коридору. Они пытались закрыть ему рот, но он отбивался и кричал свое:

— Прощайте, дорогие товарищи! Да здравствует революция!

И, словно эхо, доносилось в ответ из каждой камеры:

— Да здравствует!!

Всеволод Азаров

Сын народа

(Из поэмы)

Рис. С. Спицына

НА РОДИНЕ ТЕЛЬМАНА

Тут всё полно тишиною Бессмертной воинской славы Стоит над могилой героев Памятник величавый. Поднялся доблестный воин В бронзовой плащ-палатке, Хранят напряжение боя Лица суровые складки, Лучи зари освещают Красный мрамор и серый. И часто парк навещают Немецкие пионеры. Германской республики дети, В грядущем что стало бы с вами, Когда бы не воины эти, Что мир защитили сердцами! И песнь благодарная звонко Здесь в небо плывет голубое. Спасенного в битве ребенка К себе прижимает воин.

ПЕСНЯ КРАСНОГО ВЕДДИНГА

Был Красный Веддинг далеко от нас. К проспекту Красных Зорь и Красной Пресне К нам приходили с запада не раз Антифашистов боевые песни. И если мы сегодня их споем, То снова испытаем чувство то же… Их пел когда-то в городе своем Десятилетний пионер Сережа, Любил он шум прибоя С детских лет. Стоял их домик на Морском канале, С заводом рядом, Где отец и дед С пологих стапелей суда спускали. Восторженный любитель голубей, Знаток событий в Гамбурге, в Шанхае, Он понимал, что звездных пять лучей — Планеты пять частей обозначают. Ведь мальчик под звездою был рожден, Которая для всех народов светит. Беззвучно, не по-детски плакал он, Когда убили Сакко и Ванцетти. О тех, чей гимн Интернационал, О тех, кто и под пыткой были немы, Он из газет рассказы собирал В свою тетрадку с мопровской эмблемой. Там братья сквозь решеток переплет Привет платком нам посылали красным! Поздней, когда Сережа подрастет, Он школьную тетрадку развернет, Охваченный всё тем же чувством властным. Принес однажды в школу почтальон Листок, что был, казалось, обожжен Огнем боев. Своим рукопожатьем За помощь нас благодарили братья. А месяцем позднее, в тот же год, Из Гамбурга пришел к нам пароход. Вплотную к морю, вдоль всего причала, Людей советских множество встречало Того, кто к миру звал страну свою. В толпе, средь стариков и молодежи, Под пионерским знаменем в строю Стоял от счастья замерший Сережа. Привычно человек шагнул на сходни, Ротфронтовским приветом руку поднял. Открытое лицо, спокойный взгляд, Он улыбался. Он опять с друзьями. Германии рабочей делегат Гордился нами, Радовался с нами. Весь порт морскими флагами расцвел В честь этой долгожданной, братской встречи,  И вот к ребятам Тельман подошел, Сереже руки положил на плечи. Увидел мальчик светлые глаза, Открытый

воротник рубашки белой. «Расти большой! — По-русски гость сказал, — У нас с тобою в жизни много дела. Когда-нибудь и ты приедешь к нам, Желанный гость Германии свободной, Пускай тебе, дружок мой, будет там Так хорошо, Как мне у вас сегодня!»

ГОРИТ РЕЙХСТАГ (1933 год)

В ту зиму, в январе, собрал Сережа Детекторный приемник самодельный… Скороговоркой, а потом раздельно, Передавал эфир одно и то же, Куда бы ты ни повернул рычаг, Слова — «В Берлине подожжен рейхстаг!» ………………………………………….. «Немецкому народу» на фронтоне Чернеет надпись. О каком народе Тут стены говорят?! О том, что продан, О том, кого в окопы вновь погонят. Горит рейхстаг! Враг в собственной стране! И вот уже трибуна вся в огне, С которой Клара Цеткин говорила. Обугленные рухнули стропила. И заглянула гибель тем в глаза. Кто отдал коммунистам голоса. И бюллетеней белых миллионы Разорваны на мелкие клочки. Оцеплены рабочие районы И двери с петель рвут штурмовики!..

НА ПОСТУ

О, если б нам с тобой, Сережа, Прийти, чтобы друзьям помочь!.. Спешит своим путем прохожий. Он видит, как светлеет ночь, Несет тайком ведерко клея И пачку свернутых листов. На них, как будто кровь алея, Пылают буквы гневных слов. «НАЦИ — ПАРТИЯ РЕВАНША. МЫ — КОММУНИСТЫ — ПАРТИЯ МИРА!» Прежде чем солнце встало, раньше Чем пробудились рабочих квартиры, Каждая заговорила стена, Побежала надпись вдоль здания: «ГИТЛЕР — ЭТО ВОЙНА, А ВОЙНА ПОГУБИТ ГЕРМАНИЮ!» Нес человек ведерко клея И драгоценные листы бумаги, И на стенах, Как утренний свет алея, Маленькие возникали флаги. Оглянулся, — Нет, не следят. О доме Вспомнил, Он мать повидать не вправе… Под шагами тяжелыми скрипнул гравий. — Хальт! — За ним побежали вдогонку, В спину выстрел ударил. Он упал. Кровь, стекая струею тонкой, Чернела на тротуаре. А завтра по той же аллее — Серой, От дождя весеннего скользкой — Шел другой человек с ведерком клея, Рядовой непобедимого войска.

ОН С НАРОДОМ

За небылицей Плели небылицу: «Тельман давно перешел границу». Почему же в кварталах всех, На вокзалах Сыщикам роздан его портрет?! Нет! В рабочих квартирах, в цехах, в котельных Партии слово у людей на устах. И, как прежде, боевая подпись — Тельман На влажных от свежей краски листах. Он с народом, Он поста не покинул! Но предатель главную явку назвал. В Шарлоттенбурге, районе Берлина, Эсесовцы оцепили квартал. Почему, как на поле сражения знамя, Вождя не смог ты сберечь, народ?! Перестуками в стены тюремных камер Об аресте Тельмана весть идет. Соратникам верным, в подполье скрытым, Стойкость передает он свою. В одиночной камере Моабита Тельман — в строю! Твердость его Фашистов бесит. Заключенный Не страшится угроз. Изо дня в день, из месяца в месяц Безостановочно идет допрос. Несут с фальшивками вперемешку Протоколы съездов, речей стенограммы. Не выносят фашисты его насмешки, Слова, как пощечина, бьющего прямо. С глазами Тельмана вровень — Пола промозглый и липкий камень. Захлебываясь сгустками крови, Голову он прикрывает руками. Удар в висок… Он теряет сознанье. ……………………………… Снова продолжают дознанье. Следователь один Сменяет другого. Из-за дыма табачного меркнет свет. — Откажитесь! Признайтесь! — Но снова и снова Звучит непоколебимое: «Нет!»