Литературные зеркала
Шрифт:
"- Ну давайте, давайте, давайте...
Абрикосовая дала обильную желтую пену, и в воздухе запахло парикмахерской".
Или:
"- ...Пропал Ершалаим, великий город, как будто и не существовал на свете... Так пропадите же вы пропадом с вашей обгоревшей тетрадкой и сушеной розой".
Это - слова Азазелло, приглашающего в Александровском саду Маргариту "к одному очень знатному иностранцу". Упоминание Ершалаима, великого города, подается как цитата из другой жизни - в функции пароля.
Или:
"- А-а! Вы историк?
– с большим облегчением и уважением спросил Берлиоз.
– Я историк,- подтвердил ученый и добавил ни к селу ни к городу:Сегодня вечером на
Здесь игрой слов развлекается Воланд.
Или:
"- Фу ты черт!
– неожиданно воскликнул Мастер...- Ты серьезно уверена в том, что вчера мы были у сатаны?
– Совершенно серьезно,- ответила Маргарита.
– Конечно, конечно,- иронически сказал Мастер,- теперь, стало быть, налицо вместо одного сумасшедшего двое! И муж и жена.- Он воздел руки к небу и закричал: - Нет, это черт знает, что такое, черт, черт, черт!..
Отхохотавшись, пока Мастер стыдливо поддергивал больничные кальсоны, Маргарита стала серьезной.
– Ты сейчас невольно сказал правду,- заговорила она,- черт знает, что такое, и черт, поверь мне, все устроит!.. Как я счастлива, как я счастлива, как я счастлива, что вступила с ним в сделку! О, дьявол, дьявол!.."
И еще:
"- Все-таки желательно, гражданин артист, чтобы вы незамедлительно разоблачили перед зрителями технику ваших фокусов...
– Пардон!
– отозвался Фагот,- я извиняюсь, здесь разоблачать нечего, все ясно.
– Нет, виноват, разоблачение совершенно необходимо...
– ...Принимая во внимание ваше глубокоуважаемое желание, Аркадий Аполлонович, я, так и быть, произведу разоблачение... Итак, позвольте вас спросить, где вы были вчера вечером?.."
Во всех примерах сохраняется с поразительной стойкостью один и тот же принцип: переосмысливаемое (и при этом повторяемое "полным текстом") слово приобретает потусторонний, инфернальный оттенок. Оно как бы включается в языковую систему Зазеркалья, как бы обнажает те значения, какие ему придаются в лексике нечистой силы. Игра слов оборачивается игрой зеркал, а в конечном счете игрой (или уже борьбой) миров, и какой из них лучше, предоставляется решить стороннему судье - читателю.
Глава XII
МУЗА, КОТОРАЯ ВЫШЛА ИЗ ЗЕРКАЛА
РОЖДЕНИЕ ДО РОЖДЕНИЯ
Кино, эта юная муза, в чьем метрическом свидетельстве расписался под датой рождения двадцатый век, настолько обогнала самое себя, что даже научные фантасты вроде Жюля Верна проморгали ее истоки и опоздали со своими предсказаниями.
Уверен, идея нового искусства мелькала в поэтически неопределенной форме под напудренными париками французских придворных, прогуливавшихся по большой зеркальной галерее Версаля, осеняя, быть может, драматурга Мольера, а может быть, суперинтенданта финансов Фуко, но скорее всего какого-нибудь живописца.
Шествует вельможный маэстро вдоль зеркальной стены, косясь одним глазом на плывущую рядом с ним прекрасную даму, а другим - на собственное отражение. И вдруг отражение таинственным образом распадается на части. И струящаяся картина обращается в полотна - одно, другое, третье,- оставаясь единой сквозной картиной. (Как это однажды уже произошло с нею - там, еще раньше, когда под кистью Веласкеса забрезжила человечеству заря кинематографа.)
Играющую мысль придворного живописца кидает вдруг в противоположную сторону. Если большая картина готова обратиться в коллекцию последовательных "кусков", если большое движение дробится на чреду движений малых, на элементы, на "половинки" и "четвертушки", то нельзя ли, наоборот, получить движущуюся картину путем сложения: одна часть плюс другая часть плюс третья часть, а вместе - поток жизни.
Конечно,
Развитие шло и по встречному пути. В жажде новых воплощений живопись зачастую обращалась к тематике зрелища или зеркала. Отражение становилось отражением отражений.
"В своем стремлении уйти от фронтального изображения и раскрыть действие со всех сторон, в разных ракурсах,- пишет В. Ждан,- живопись очень часто прибегала к системе зеркал, подготавливая тем самым глаз зрителя не только к объемному восприятию, но и к восприятию динамического действия, действия с разных точек зрения. Так, монтажная композиция полотна Э. Мане "Бар "Фоли-Бержер" предвосхищает уже динамику кинематографического построения кадра, во всяком случае, взывает к ней. Бальзак называл Рембрандта драматургом кисти. Художник Хогарт разрабатывал сюжеты-истории как пьесы, превращая саму живопись в театр ("Карьера мота", "Модный брак", "Судьба потаскушки"), где с помощью статично схваченных на лету движений и жестов разыгрываются целые пантомимы. В истории живописи гравюры Хогарта не случайно рассматривались где-то на стыке живописного полотна, а иногда сравнивались с моментальными снимками фотографического аппарата. Дальнейшие попытки, например, Пикассо передать, "раскрыть" на полотне явления зримого мира одновременно в разных ракурсах и плоскостях, оставаясь при этом в границах статичной выразительности, нередко приводили уже к разложению собственно изобразительного образа. Небезызвестны его попытки изобразить лицо женщины в сочетании разных ракурсов, то есть сразу анфас и в профиль с точки зрения человека, "быстро передвигающегося мимо объекта изображения". Живопись в этих случаях уже отрицала собственную природу, не переходя еще в кинематограф. Дальше идти ей было уже некуда"56.
Если встать на позицию живописи, то, конечно, "дальше идти ей было уже некуда" - заявление крайне спорное. Потому что предвосхитить кинематограф отнюдь не главная и заветная ее цель. Но зато с точки зрения кинематографа теоретик абсолютно прав: перейти с полотна на экран, зажить динамикой игрового фильма ни одна картина не в состоянии - даже "Менины" Веласкеса, столь несправедливо забытые В. Жданом. И вправду несправедливо, потому что вряд ли кто ближе подошел к открытию нового искусства, чем великий испанец в этой прославленной работе!
Эволюция зрительной иллюзии - сама иллюзия, пока ее не закрепят техническими средствами. Зеркала, фигурирующие у колыбели дагерротипа или интригующие с натурой на холстах экспериментаторов,- только суфлер, с чьих уст дерзновенный изобретатель сорвет невнятные полунамеки на отдаленную и заманчивую перспективу: запустить статику живописи или фотографии в динамику, в плавный танец - или вихревую пляску доселе неведомой музы.
Тенденции общеисторического характера - вне моей проблематики. Но одну из них невозможно здесь обойти молчанием. А именно: когда созревший замысел заявляет: "Я жажду обрести плоть, я готов к этому, я - душа, ищущая себе тело!" - невесть откуда появляются вдруг материальные и формальные предпосылки к реализации того, что еще вчера вечером было не то что мечтой - неосуществимой грезой.