Литерный эшелон
Шрифт:
– А кто же вместо них?.. – спросила Алена.
– Временное правительство. Не то Родзянко, не то князь Львов, Георгий Евгеньевич.
– Царем будет Родзянко? – удивился Фрол.
– Да, может быть, царя уже и не будет…
– А как же мы будем без царя жить?..
Далее Сабуров говорил будто бы с Фролом. Делал это серьезно, словно разговаривал не с мальчишкой семи лет, а с равным себе:
– Да живут же люди… Взять те же Северо-Американские Соединенные Штаты. И неплохо, надо сказать, живут! Я бывал там, ходил в Сан-Франциско, в Лос-Анжелес в году этак шестом или седьмом… До нашей с вами встречи, Андрей Михайлович… Еще когда на Тихоокеанском флте служил. Ага… А вы знаете, что под Сан-Франциско некогда была русская крепость? Форт-Росс!.. С одной стороны, значит, Анадырь, который дыра – прости-господи, а с другой Сан-Франциско. И смею заметить, что и Анадырь и Сан… Этот, как его – и у нас и у них – окраина страны. Столицы с другой стороны континентов, как вы верно знаете…
– И что же мы должны предпринять?.. – спросил Андрей.
– По поводу Сан-Франциско или Анадыря?.. Да что тут уже предпримешь…
– Нет, я по поводу отречения…
– А мы разве кому-то что-то должны? Просто живите. Варите суп, растите детей. Я знаю, Андрей, вы с ними мало бывали: то война, то командировки. Вот и возвращайте долг понемногу. А тут вы ну ничегошеньки сделать не сможете. Неужели не остановимся хорошо шло: манифест, Дума… Еще бы немного, лет десять и была бы у нас светская и демократическая страна. А тут… Вдруг все как во Франции получится: сперва буржуазная революция. Потом всякие Дантоны, Робеспьеры с гильотинами наперевес. И опять же – Наполеон-император… Неужели не остановимся?
– Вы, похоже, сами испугались этой революции? – печально усмехнулся Андрей. – Вы же сами когда-то сожалели, что у нас мало царям рубили головы.
– Да потому что раньше надо было головы рубить! Раньше! На дворе – двадцатый век! Ну, может еще все обойдется: проведем выборы в новую Думу… Ах, как жаль, что до конца войны не дотерпели! У декабристов была революция победителей, людей гордых… А тут…
– Ну а как вы думаете… – спросила хозяйка. – Теперь мы победим германца?
Сабуров покачал головой:
– В войсках разброд… Прикажите насадить железной рукой дисциплину?.. Да бросьте, это только слова. Ко мне приходили, мол, часть у вас стойкая, извольте выделить роту для усмирения. А я и отвечаю, что они не получат и человека, потому как нет ничего более разлагающего дисциплину, чем стрельба по своему же солдату. И что вы думали? Ушли… Безнадега, господа… Безнадега. Нам не выиграть эту войну.
– Вы пессимист, – пристыдила Сабурова Алена Викторовна.
– Я реалист, сударыня. Махровый такой реалист, битый жизнью, ржавчиной, табуретками и прочими приспособлениями. Впрочем, пойду я. И так достаточно навел на вас тоску.
Андрей читал газеты, бульварные листки, прокламации и прочие распространители подержанных новостей.
При этом чувствовал, как седеет целыми пядями.
События мелькали как в стробоскопическом фонаре, проносились лица, словно в окнах курьерского поезда: путь от спасителя отечества до всеобщего проклятия занимал иногда месяц. Князя Львова сменил Керенский, украинцы провозгласили независимость.
Ранее все было просто: если царь по какой-то причине сходил с престола, то все его подданные от присяги освобождались, и должны были переприсягнуть всходящему на трон монарху.
Но вот сейчас трон опустел, Михаил согласился ждать решения Учредительного собрания. В стране установилось двоевластие: номинально правило Временное правительство. На него плевать хотели Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.
Временное правительство звало в окопы. Советы требовали мира.
Честно говоря, на фронт не хотелось, но если был бы приказ, Андрей бы его выполнил.
Спасало то, что «Скобелев» стоял в ангаре на плановом ремонте. А ремонт практически не двигался: рабочие занимались чем угодно, но не своими прямыми обязанностями.
Устав сидеть дома без дела, Андрей выходил на кипящие Петроградские улицы.
Броневик Ленина
…В начале апреля Павел заехал на Большую Дворянскую, в особняк Ксешинской забрать свежеотпечатанные листки «Солдатской правды». Кроме типографии тут же находился центральный комитет РСДРП. И в коридоре особняка Павла встретил Чхеидзе.
Тот удивился:
– О! А я как раз о вас думал! Ваша шарманка на ходу?..
– Ага… За газетами вот приехал.
– Газеты обождут! Послушайте, милейший! Сегодня приезжает Ленин… Надобно его встретить. Мы вышлем машину, уже мобилизовали для встречи оркестр, пару сотен рабочих и солдат. Еще попросили бронедивизион обеспечить охрану. Но вы их знаете – сегодня они с нами, а завтра могут и передумать.
На вокзал отправилась короткая делегация: броневик Павла, за ним шикарный бельгийский «дубль-фаэтон», после – автобус, где разместилась делегация, возглавляя все тем же Чхеидзе.
На площади перед финским вокзалом было людно: собралось даже более пары сотен, может даже около трех тысяч. Стояли и броневики петербургского бронедивизиона: Павел насчитал три броневика марки «Остин».
Поезд запаздывал.
Делегация, ожидающая Ленина разместилась в царском зале ожидания Финского вокзала. Павел мог бы подождать со всеми, но сидеть и ждать не хотелось.
Скучая, Павел прошелся по зала вокзала, мимо касс.
Поезда еще ходили почти по расписанию, но все труднее было достать билет. Как бывает при революциях огромная масса людей стронулась с места в поисках лучшей жизни.
– Билетов нет! – пояснял кассир пассажиру, похожему на купца второй гильдии. – Ни в мягкие, ни в жесткие!
Взглянув на проходящего мимо Павла, купец нашелся:
– Дайте тогда билет в вагон-ресторан.
Металлическая тяжесть «браунинга» приятно оттягивала ремни. Грудь украшал красный революционный бант, который хорошо сочетался с черной дубленой кожей. Кожа пиджака и сапог скрипела – Павел шел, переполняемый собственной важностью. И было это заразительно, аура значимости чувствовалась остальными. И, хотя вокзал был забит до последней возможности, перед большевиком люди расступались, мальчишки с завистью смотрели на кобуру.