Литерный эшелон
Шрифт:
– По дощу дуже не побігаєш, – объяснял Бык.
Пашка в розговор не вмешивался и про себя даже выдохнул. С утра у него начал нить зуб. Сначала не сильно беспокоил, болел нудной, тугой болью.
После обеда стал постреливать – все чаще и чаще.
Павел ожидал, что после отбоя он закутает голову в какую-то тряпку, отогреет челюсть, боль пройдет.
Но куда там. Боль сверлила челюсть, и куда-то ниже: через сердце – к заднице. Заснуть не получалось, мысли путались, обращаясь в крошево, в бред.
От
– Будь так любезен, – попросил галантерейщик. – Заткнись… Дай людям поспать…
Оспин с пониманием кивал, но через минуту не смог сдержаться и снова вскрикнул.
Боль становилась огромной, она заполняла уже все тело.
– Помираю, ребята, помираю! – бормотал парень.
– Зубодера надо… Может фершала крикнуть?
Как раз ветер подул со стороны казачьего лагеря. Уж не узнать фельдшер или еще кто-то дурным голосом пел песню.
– Пьяный он наверняка. Кто ж на нашей земле при спирте будет трезвым?..
Арестанты закивали: и действительно, кто?
– Может придушить пацана, чтоб не маялся? Да и нам спать пора.
Пашка снова заныл: от боли и безысходности.
Ульды вытер руки о рубашку, понюхал их, кивнул. Дернул цепь, и со своим напарником подошел к Павлу. Присел, занес руки над лицом.
Стон сорвался в визг.
– Да не шуми так… Рот открывай.
Павел подчинился. Три толстых пальца влезли в рот. От них несло рыбой.
– Укусишь – и правда придушу, – запоздало предупредил Ульды. – Какой зуб?
Тот был указан языком. Пальцы сжали зуб, потянули. Будто ледяная молния пронзила голову парня. Казалось, через дырку в зубе извлекают не нерв, а весь мозг. И вдруг все кончилось, что-то оборвалось во рту, его тут же заполнила соленая кровь.
В руках у Вани был вырванный зуб. Он им полюбовался мгновение, дал увидеть остальным. И отшвырнул в сторону.
– Здорово ты его… – похвалил кто-то из темноты.
– Да ладно… Я боялся зуб раздавить.
Лагерь засыпал…
Прибытие
Уходя далее, на восток, в тайгу, дирижабль пересек Енисей и пролетел над местной каторжной столицей – Туруханском.
Один из «политических» легонько толкнул под руку сидящего рядом другого ссыльного, указал на небо.
– Глядите, Петр Мамонович, дирижабль. К чему бы это?..
В ответ на легонький, в общем-то, толчок, Петр Высоковский зашелся в жестоком кашле, отхаркивая порою куски легких. Ссыльный болел чахоткой, и одной ногой твердо уже стоял в могиле, о чем знал прекрасно.
Когда Высоковский прокашлялся, заключил:
– Ой, не к добру это. Не к добру.
Его собеседник кивнул: в этих краях уже десятки лет ничего не менялось. Уж к лучшему – так точно.
А где-то около двух часов пополудни на месте крушения иноземного аппарата потемнело резко, словно срезало ножом дневной свет.
Прекратились разговоры, все обернулись, глядя на восток…
…И замерли.
По небу плыл серебристый предмет похожий не то на огромного жука, не то…
Уж не понять, сколько длилось оцепление, пока кто-то не заорал:
– Летучий корабль! Марсияне! За своими явились!
И началась паника. Кто-то, прикрыв голову руками, упал на землю, кто-то рванул куда глаза глядят. Но убежал совсем недалеко, поскольку скованный с ним арестант как раз лежал на земле.
Казаки громко ругались, ржали лошади, не видавшие доселе ничего подобного. По небесному чудищу садил из револьвера есаул, били из карабинов простые казаки.
Кажется, из всех на поляне не растерялись двое: Грабе и Бык.
Иван дернул цепь, едва не свалив с ног Пашку, который, глядя в небо, превратился словно в соляной столб.
– А от зараз – роби ноги! Швидко!
– Че?..– удивился Пашка.
– Тикай-мо!
Бык оправдал свое прозвище – попер в сторону леса так, будто на той стороне цепи никого не было. И Пашка рванул, не разбирая дороги вслед за Быком.
За ними рванули Галантерейщик и Ульды.
Кандалы гремели, бежать в них было просто мукой…
Пашке казалось – бег этот продлится вечно, во всяком случае, до конца жизни, который уж точно не за горами. Не то с воздушного судна ударит смертоносный луч и испепелит беглеца, не то казак пустит вдогон пулю.
Но нет, у летательного аппарата, похоже, были другие планы. Казакам было не до беглецов – они все целили в небо. Меж ними метался штабс-капитан:
– Отставить! Не стрелять! Прекратить огонь! – и тут же боксерским приемом снес с ног солдата, как раз целящегося в аппарат. – Это «Генерал Скобелев»! Дирижабль! Не сметь стрелять в казенное имущество!
Удивительно, но в дирижабль так никто и не попал: стрелки не смогли оценить ни размера, ни расстояния до аппарата, потому неправильно давали упреждения. И пули сыпались наземь со значительным недолетом.
Впрочем, глядя на землю через бинокль, Сабуров спросил будто себя:
– Да что они там, с ума посходили? Мятеж, что ли… – и одним резким движением поставил машинный телеграф на «Стоп». Механики заглушили двигателя, зафлюгировали винты и аппарат ветром стало сносить назад.
Но потихоньку переполох стихал. Как и все хорошее, заканчивались патроны в винтовках. Перезарядка же давала время на мысли и сомнения: неприятно, но пули не приносили противнику ни малейшего ущерба – зачем тогда по нему стрелять. С иной стороны враг и не отстреливался… Так, может, это и не враг вовсе?